– Ну как? Экологичный снежок?

– Чистейший, вкуснятина, чай с таким пить, да торты украшать.

– Ну кушай, кушай, не стесняйся.

Макс снова зачерпнул снега и отправил себе в рот.

Ника несколько раз сжала его ладонь:

– А смотри звёзд сколько! Планетарий отдыхает.

Снег всё продолжал падать, а небо было абсолютно ясным.

– Месяца не хватает, – ляпнул Макс и поспешил исправиться, – Ну, для полной картины.

– Вот зануда, – Ника села и стала снимать серёжку, – Побуду золотой рыбкой, чего для друга не сделаешь.

Она зажала серёжку в кулачок, хорошо размахнулась и швырнула на небо.

Через мгновение Макс уже пялился на медно-жёлтый месяц, покачивающийся на лёгком ветерке.

Послышался звон бубенца.

– Макс, давай лучше на санях прокатимся, – Ника подбежала к дороге и махнула рукой, будто ловит такси.

Остановилась запряжённая тройкой серых лошадей расписная, резная повозка. Нетерпеливое фырканье, клубы пара. Максу сразу вспомнились знаменитые строки – «Ямщик сидит на облучке, в тулупе, в красном кушаке».

Забравшись на пассажирскую скамью, выстеленную мехом, они откинулись на высокие подушки, и Вероника скомандовала кучеру:

– Гони, родимый, гони!

Макс не ожидал такой прыти от лошадок, его вдавило в сиденье, будто он ехал не на санях, а на спортивном родстере с движком в триста гнедых.

Снег залетал в рот, залеплял веки, но он смеялся, таращился во все глаза на волшебный город, на звёзды, на Нику. А она, совсем опьянев от счастья, вскочила с сидушки, и держась правой рукой за ворот его пуховика, вскинула левую вверх, и громко закричала, так, что лёд на реке зазвенел:

– Замелькали окна, крыши, лента жёлтых фонарей, разум шепчет «Тише, тише», а душа кричит «Быстрей»!

Ника плюхнулась обратно:

– Гони, родимый! Быстрей гони!

– Сделаем барышня! Сделаем, – прохрипел кучер.

И сани понесли пуще прежнего, Максу пришлось прикрывать лицо ладонями и прищуриться, а Вероника не переставала шутить и подпихивать его локотком, обращая внимание, на тот или иной шедевр архитектуры.

Улица не заканчивалась, а только становилась шире, постепенно исчезли все дома, звёзды и месяц растаяли в плотной стене снега, поднялась сильная метель.

– Где мы?! – Стараясь перекричать вьюгу, проорал Макс.

– Не слышу!

– Я спрашиваю, где мы едем?! – Он уже кричал ей прямо в ухо.

– В степи какой-то! Нравится?!

– Не особо! Глаза сводит!

– Так закрой!

Он закрыл глаза, ветер стих, а когда снова открыл, они уже катили вдоль чудесного бульвара, в привычном окружении старой городской застройки.

Ника тормознула повозку, рассчиталась с кучером, высыпав целую горсть монет в его увесистую лапу. Кучер так раскланялся в благодарности, что едва не свалился с облучка.

Когда они отошли на уже приличное расстояние, Макс обернулся, кучер снова начал кланяться

– Ты сколько ему отвалила?

– А хрен знает, я не считала, сколько было монет, столько и сыпанула.

– Золотых?

– Наверное, вроде жёлтенькие были, – вдруг Ника остановилась, поправила ему шарф и застегнула молнию пуховика до упора, – Что-то Вы хрипите, батенька, видать, со снегом переусердствовали. Надо подлечиться, – она взяла его под руку и привела в какую-то забегаловку.

Замёрзшие гулёны спустились по крутой лестнице в полуподвальное помещение. Внутри было шумно, основательно накурено, но запаху жаренной колбасы эта вонь не помешала добраться до ноздрей Макса. Он жадно сглотнул слюну, мысленно расправляясь с колбаской, да ещё с картошечкой румяной в укропчике. Ника потянула его за рукав к свободному столику у окна. Они сняли верхнюю одежду, повесили на рогатую вешалку и приземлились на массивные табуреты.