Флора говорила четко и уверенно:

– Нужно срочно, сию минуту, сделать Майклу Чайке интенсивное промывание желудка и посадить его на спецдиету. Химические следы злосчастного антиаллергена уйдут из организма в течение суток, максимум полутора, ведь их действие не рассчитано надолго. Значит, и следы уйдут.

Директор программ Крис Синчаук, обычно ей симпатизирующий, лысый, как бильярдный шар, улыбчивый и перманентно веселый, вдруг стал возражать:

– А если не уйдут?

Флора посмотрела на него с удивлением.

– Если химические следы запрещенного препарата возьмут и не уйдут из крови спортсмена, что тогда? Или уйдут, но не полностью? – Крис встал, подняв абсолютную, как истина, лысину ближе к рвущемуся в окна солнцу. Лысина сверкнула свежим потом. – Если какая-нибудь, используя вашу терминологию, «злосчастная» молекула все-таки останется и будет зафиксирована. Что тогда?

Он смотрел Флоре в глаза. Держал красивую паузу. Оратор хренов. Флора и предположить не могла, что когда-нибудь они окажутся в такой откровенной конфронтации.

– Представьте, какой разразится скандал! Нет. Я категорически возражаю против того, чтобы фигурист Чайка был допущен к прохождению допинг-контроля. Сам факт дисквалификации канадского спортсмена – это скандал. Учитывая, что чемпионат проходит на канадской земле, это двойной скандал – и спортивный, и политический. Это совершенно неоправданный риск. Давайте рассуждать логически… – Крис разгуливал вдоль стола заседаний, будто читал лекцию, будто диктовал несмышленым первокурсникам что-то важное. – Всем понятно, что по уровню мастерства Майкл Чайка не может претендовать на сколько-нибудь престижное место. Он едва ли войдет в первую десятку. Так во имя чего рисковать? Если в силу полного отсутствия времени на подготовку нам некем заменить Чайку, лучше вовсе не представлять на олимпиаде второго фигуриста в мужском одиночном. Ради того, чтобы маловыдающийся канадский спортсмен приобрел опыт, Канада не может ставить на карту спортивную честь и репутацию.

Крис Синчаук сел и принялся нервно теребить углы красивого блокнота с красной монограммой Canadian Skating Union. Он смотрел то на эту монограмму, то куда-то поверх голов собравшихся. Ему никто не возразил – он начальник, ему видней.

Флора вежливо согласилась с мнением большинства, на Криса больше не взглянула и ушла с совещания подавленной.

Спать хотелось смертельно. В Калгари половина третьего дня, значит, в Москве половина девятого утра. Совещание Международного комитета медленно подкатывалось ко второму десятиминутному перерыву. Николай Лысенков не выдержал и ушел раньше. Побежал в маленький кафетерий тут же, в ледовом дворце, чтобы выпить четвертый за сегодняшний день эспрессо. Иначе уснет! Кофе здесь отличный, плюшки с вареньем, на местном диалекте именуемые денишами, тоже хороши. Николай любил вишневые. Ему вообще все в Канаде нравилось. Настроение, несмотря на трехдневный недосып, было праздничное.

Какой-то паренек из маленькой очереди, отвечая на телефонный звонок, вдруг заговорил по-русски:

– Ну, я же не знаю ничего, ма. Не знаю! Я же не могу их прямо спросить, допущен Чайка или нет…

Лысенков подошел ближе.

– Все, мам, пока! Не могу сейчас говорить.

Перед Майклом, явно слушая его разговор, стоял высокий и красивый мужчина лет пятидесяти с подносом в руках. Абсолютно седой.

– Ты Майкл Чайка? – спросил седой. – Видишь вон тот стол у окна? Присоединяйся ко мне, ладно?

Майкл кивнул.

Они уселись рядом за широким добротным столом, с наслаждением щурясь от яркого калгарийского солнца.

– Лысенков. Из России, – представился незнакомец. – Страшно рад, что тебя встретил. Я вообще очень рад видеть, как русские преуспевают за границей…