Колоть орехи оказалось нелегко. Изгнанник чувствовал, как он слаб: маленькие кисти на длинных руках. В нем все непропорционально: руки, нос-картошка, узкий подбородок. В молодости он был гибок и строен, с млечно-белой кожей. А теперь – просто худой и бледный.

Каким человеком надо быть, спросил он себя, чтобы добровольно, очертя голову броситься на войну, куда тебя не зовут и тем более не тащат? Персиваль Лукас либо кровожаден, либо до глупости самоотвержен. Что же именно?

И, начиная с этого утра, загадка Персиваля Лукаса царапала мозг изгнанника. «Сама кротость… И такой заботливый, хотя к некоторым вещам немножко равнодушен. Витает в облаках в своем собственном мире» – так сказала Виола о зяте. Но зачем бежать на войну? От чего именно он убегал? Изгнаннику вдруг показалось, что Персиваль Лукас, которого здесь нет, присутствует на семейном сборище в большей степени, чем все остальные.

И вот так история Англии, чьей-то Англии, замерцала и вспыхнула, ожила в эти, в остальном ничем не примечательные минуты оживленного семейного завтрака в 1915 году. «Англия, моя Англия» – сильный рассказ, пока неведомый даже его автору, который сейчас смеется, щелкает орехи и шутит с Мейнеллами. Мощный отравленный дротик, что скоро полетит в будущее – на много десятилетий в будущее.

Мэделайн Мейнелл Лукас, сестра Виолы и жена Персиваля, добросердечна, хороша собой и, по всем отзывам, сообразительна. Ее родители щедры. Ее дети очаровательны. Семейная жизнь Перси Лукаса, подумал изгнанник, явно была спокойной и на зависть комфортной. У Перси была квартира в Бейзуотере, и время от времени молодая чета перебиралась с лона природы в Лондон. Здесь у Эгберта было полно друзей, того же незадачливого племени, что и он сам: этот баловался живописью, тот пробовал сочинять или лепить, третий музицировал. Эгберту не приходилось скучать^>97. И еще в его распоряжении был маленький рай – здесь, в Сассексе, во владениях семьи Мэделайн, в уютном домике на залитой солнцем поляне.

Тем временем Уилфрид Мейнелл у окна каким-то образом умудрился привлечь и удержать внимание Фриды, которая (о чем он не знал) на самом деле обожала общество любого мало-мальски примечательного мужчины. Лоуренс, Виола и Мэделайн вернулись от окна к очагу, и гость самозабвенно болтал, швыряя скорлупки в огонь. Но даже пока он весело раздавал собеседницам очищенные половинки орехов, непонятное чувство вспарывало его, как раскаленный нож, от грудины до кишок: удивительная жгучая ненависть к человеку вроде бы порядочному, с которым он не знаком, которого никогда не встречал. Ненависть – очень странная вещь, но от этого ничуть не менее реальная. Лоуренс не обманывался на свой счет: он знал, что душа у него широкая, но искривленная.

Мэделайн взяла кочергу и пошевелила горящее полено, проталкивая его поглубже в решетку. При этом она тихо призналась Лоуренсу, что после ухода мужа в армию предпочитает лондонскую квартиру Рэкхэм-коттеджу, который стоит в глуши и на ее вкус слишком далек от всего. К тому же она теперь не могла управляться с огородом, который «милый Перси» собственноручно разбил и сам за ним ухаживал. И еще муж как раз чинил бревенчатый мостик через ручей возле дома, когда обнаружил, что ему нужно в армию. Мостик остался недостроенным. Мэделайн беспокоилась, что он может провалиться. Особенно она опасалась за местных ребятишек. Изгнанник обещал непременно проверить мостик, как только сойдет снег. Он умеет обращаться с молотком и гвоздями.

Отвечая на невысказанный вопрос, Мэделайн сказала, что Перси пошел в армию вместе с людьми, которых знал всю жизнь, еще со школы, хотя кое-кто из них намного моложе. Они вместе играли в сборной по крикету и вместе танцевали моррис. Ни один из них не помнил, кто первый предложил пойти добровольцами, но этот первый каким-то образом вдохновил второго «и так далее» (Мэделайн неопределенно взмахнула рукой). Они так горячо отозвались на призыв лорда Китченера. Теперь, как ни удивительно, они находились в учебном лагере для будущих офицеров Батальона Частных Школ. Мэделайн захлопала глазами, словно ее мозг не успевал осознавать, что говорят губы. Это было так неожиданно, сказала она. Ее муж никогда ни с кем не ссорился, даже змею убить у него рука не поднималась. «Живи и давай жить другим, – сказала она. – Это золотое правило, которым он всегда руководствовался. Живи и давай жить другим».