А когда нам пересадили вновь на новые места, то я вообще был сломлен. Я ведь себя корил, что учительница заметила наши скрипучие потуги сближения и очевидные недомолвки в общении. Да и мой взгляд её явно убеждал, что я как будто потух, а всё из-за своей неуверенности.

Оглядываясь назад, я понимаю, что такая быстрая посадка нас вместе действительно помешала свободному общению. Близкое расположение друг другу заставляло чаще общаться, а мы с тобой ведь в тот период прям очень напряжённо так вели. Я был вечным молчуном, а ты в своих попытках начать отвлечённый разговор натыкалась на мои скудные ответы через долгую паузу. А всё потому, что рядом с тобой сидел безумно влюблённый в тебя парень, который боялся своей глупости типичного троечника и абсолютного неумения говорить на отвлечённые темы. Ты была такой активной, а я лишь готовился к тому, чтобы начать демонстрировать свои чувства.

Если бы ты меня напрямую тогда спрашивала: «Я тебе нравлюсь?» – я бы ответил правдиво. И всё. Если уже все карты раскрыты, то и нужды в «игре на ревность» уже бы не понадобилось с твоей стороны. Я бы уже был в твоих руках. Ещё в 8-м классе ты могла меня превратить в послушного щенка. Это не позиция какого-то куколда, а просто решение влюблённого в тебя подкаблучника. Я с любимыми женщинами не воюю, а сдаюсь в плен. Воевать нужно против мужиков, в том числе в политической плоскости. Можно идти грозно против всей системы и не бояться, а вот твоя женщина – это твоя королева, которой ты служишь по зову сердца. И встать на колени можно и нужно перед любимой женщиной. И это не будет психологическим поражением или чем-то постыдным для мужчины.

Я сказал, что «не совсем», но она попросила её проводить. Мне уже тогда подумалось, что она слегка лукавит, а просто хотела завести со мной разговор. И вот мы с ней от самой школы и до рынка «Северный», а она меня спрашивает так по-доброму обо всём: то про выбор ВУЗа, то про какие-то другие жизненные выборы пути. А у меня всё время мысль внутри корёжит:Вставать на колени надо и перед учителями. Перед своими учителями я в долгу. Немало их почему-то делали мне поблажки, хотя я позволял себе всякие вольности. Была бы моя возможность, так я бы хотел увидеть их в том школьном зале всех, а самом встать на сцене на колени и вспомнить, чтобы поблагодарить, всё то хорошее, что я получал от них, и попросить прощение за мои выходки. Хотя многое, что я себе позволял они мне зачем-то легко прощали. И последние дни перед ЕГЭ это доказали. Мне даже поведение учителя физики крайне удивило, когда она меня уже после получения сертификата с оценками вдруг остановила и спросила: «Алексей, ты, случайно, не в сторону нового рынка «Северный» идёшь?»

1) А ведь она сейчас спросит меня про ту тройку за четверть, когда у меня было три оценки – 1, 2 и 3. И я не пошёл на пересдачу, а она мне просто поставила тройку, хотя всем остальным, у кого были проблемы, угрожала оставить двойки. В итоге она мне поставила тройку, а мне было стыдно.

2) А ещё вспомнил свою шутку про «сдвиг по фазе», за которую мне, по-моему, Оля Сухорукова поставила в укор вполне законно. Я ведь произнёс это в спину своего учителя и вполне отчётливо. А учительница по физике даже не показала своей обиды.

3) А ещё это моё вынужденное участие в заговоре против неё, когда Слёзкина и Бучнева подбили не ходить на урок физики сразу нескольких людей. Меня они присобачили за счёт моего статуса дежурного командира. Потом все участники «бунта» писали объяснительные для директора, а ведь Сажин меня ненавидел. Он знал моего дедушку (Алексея Ивановича Сенникова), в честь которого меня и назвали. И этот Иван Михайлович Сажин меня грозил вышвырнуть из школы, а рядом стоящую Слёзкину «помиловать» за девичью дурость. Сажин цеплялся за любую возможность «покарать» внука Алексея Ивановича Сенникова. Я только после окончания школы узнал, что и моя бабушка (Светлана Ивановна Сенникова) знала нашего директора и завуча лично. А этого Сажина мой давно ушедший из жизни ещё к началу нулевых дедушка раздражал его даже после смерти, когда он (Сажин) видел меня. Чёрная зависть к моему дедушке ему покоя не давала.