– Я не говорил, что ни о чем не жалею. – низкий, глубокий тон его голоса заставил ее напрячься от прозвучавшего в нем предупреждения. – Я сказал, что ты сводишь меня с ума.

– Ты был сумасшедшим задолго до того, как я появилась, – она пренебрежительно махнула рукой в его сторону. – Почему бы тебе просто не пойти домой и не оставить меня в покое? И в следующий раз позвони до того, как появишься, чтобы я мог уйти до твоего прихода. От тебя у меня просто голова разболелась.

И заставлять ее делать то, что она знала, было безрассудно. Такие вещи, как желание, чтобы она снова оказалась в его объятиях, желание умолять о большем, когда она знала, что большее только разрушит ее еще больше.

Она не могла позволить себе Макса, ее душа не могла позволить себе его. Достаточно того, что он был ее величайшей сексуальной фантазией и ее самым глубоким желанием, все это слилось в одном сексуальном, твердом, воспитанном в горах воине. Если бы она была уверена, что он не пойдет к Егору, что его связи с родней не так сильны, как раньше, она бы попросила его о помощи. Может быть.

Три месяца она наблюдала за ним, выслеживала его, и все еще не знала, будет ли он предан ей или Егору и его родственникам.

Но если кто-то и мог ей помочь, так это Макс.

– Ну, разве это не слишком плохо, душистая горошинка, – прорычал он, свирепо глядя на нее. – Так что, думаю, тебе лучше привыкнуть к этой головной боли, потому что будь я проклят, если стану предупреждать тебя о чем-нибудь.

И разве это не похоже на него? Упрямый человек с головой мула, каким он был, был всегда, сколько она его знала.

– Ты ведешь себя неразумно…”

– Ну, извини, – прорычал он в ответ. – очевидно, именно это и происходит, когда мне становится так тяжело с женщиной, которая отказывается прийти ко мне сама.

Ну, разве это не должно было в какой-то момент его насторожить?

– Ты имеешь в виду, кто отказывается просить милостыню? – скрестив руки на груди, Аня бросила на него полный отвращения взгляд. – Я не стану умолять тебя, Макс, и не стану подлизываться к твоим сомнительным чарам. Я не одна из твоих крольчат из гарема!

Но бывали ночи, когда она умоляла хотя бы об этом. Она нуждалась, страдала, молилась, чтобы однажды она почувствовала себя достаточно защищенной, чтобы позволить ему обнять ее на некоторое время. На одну ночь.

– Было бы чертовски лучше для нас обоих, если бы ты была там, – пробормотал он, прежде чем повернуться и направиться к входной двери. – Я ухожу прежде, чем скажу или сделаю что-то, о чем мы оба пожалеем. Но это еще не конец, милая. В дверях он повернулся к ней, на его лице застыло такое мужское превосходство и полное высокомерие, что она могла только удивленно и недоверчиво смотреть на него. – Даже не думай, что я не вернусь, потому что я обещаю тебе, что вернусь. И когда я это сделаю, нам с тобой нужно будет кое – что обсудить.

С этими словами он рывком распахнул входную дверь и вышел. Дверь захлопнулась за ним, от силы задребезжали стекла в металлической двери.

Аня могла только смотреть на вход, моргая от шока. Он, должно быть, самый раздражающий человек, которого она когда-либо встречала в своей жизни. В его словах не было ни капли здравого смысла. Очевидно, за десять лет это ничуть не изменилось.

Но его поцелуи были как крепкое вино. Ее чувства наполнились воспоминаниями о них, когда она подняла руку, ее пальцы коснулись все еще опухших изгибов. И как бы она ни была раздражена, ей хотелось, чтобы его губы все еще были на ее губах, чтобы его руки ласкали ее. Даже зная, что это никогда не сможет пройти дальше, чем ночь или две в его объятиях, она жаждала этого.