– Ох, не доведет эта война до добра.

– Конечно не доведет! – вмешался дворник, обметающий опавшие листья вокруг беседующих господ. – Что с узкоглазыми ради показухи, что здесь! Вот если бы мы были на стороне тройственного союза. Тогда да. Наше величие бы приумножилось. Но мы с Пруссией то обосрались в свое время. Нехило так, обосрались! Вот теперь расхлебывать! Нужно быть сильными среди сильных! А не среди слабых. Но куда уж нам теперь!

– Не лезь в чужие разговоры!

– Маши своим веником и не грей уши!

– Совсем распоясались.

– Да, при Александре, царствие небесное душе его, челядь знала свое место.

– Ох, времена пошли. Вы по какому вопросу к Галицким?

– За желудочным настоем. С этими собраниями, я того и гляди заработаю катар! Наш семейный доктор велел мне есть лишь каши на воде. А с этими праздниками приходится нарушать его наказы. Алексеевича схоронили намедни, а с неделю племяш мой, Сенька, женился. Три дня гуляли. Девица, конечно, не ахти, рябая вся, зато отец человек уважаемый. Держит цирюльни. А вы? Опять спина?

– Да пес с ней, с этой спиной. У меня же жена молодая. Приходится соответствовать. Вот решил попробовать бычью вытяжку. Она говорят, повышает мужскую силу. Дядька моей невестки, Груздов, сказывал, что принимал эту штуку и теперь как в двадцать лет!

– Груздов? Что сидит в присутствии? Да такой человек не соврет.

Лизавета поднималась из подвала с грязными тарелками. Александр лежал в кресле с тетрадью и бормотал себе под нос:

– Строки острые как шпага, я критиков использовал как клозетную бумагу…

Музыка ветра прервала идиллию.

– Доброго дня, господа, – поприветствовала вошедших Лиза. – Чего желаете?

– Два флакона желудочного отвара и бычью вытяжку моему другу. – ответили посетители.

– Желудочный отвар выйдет на сорок, а бычья вытяжка – девяносто. Что-нибудь еще хотите? Посмотрите. У нас есть мазь от боли с экстрактом белладонны и новый лосьон для осветления волос на лице.

– И лосьон еще давайте.

– Одну минуту. – дружелюбно сказала Лиза и глазами указала Саше на потайную дверь.

Сейчас была его очередь спускаться в подвал хоть к уже сытой, но все еще агрессивной Настасье.

Лекарства наверх принести было нельзя, их либо сопрут посетители, либо сожрут пьяные друзья.

Настасья к ним, как ни странно, не прикладывалась. Имея повадки дикого зверя, она не тащила в рот всякую неизвестную гадость, в отличии от сознательных граждан.

А так дела у них шли хорошо. Даже лучше, чем у отца. Близнецы почти научились жить самостоятельно решать свои проблемы. Когда приходили полицмейстеры, по поводу претендующих на наследство остальных детей Галицкого, в лавке, тотчас появлялись скидки для лиц при исполнении. Да и у тех было дел побольше, чем ходить на вызовы полоумных вдов, у которых якобы отобрали наследную жилплощадь. Всюду стреляли. У зимнего то и дело собирались люмпены с криками, ломали деревья и били фонари.

Галицкие же поменяли вывеску на «Лавка красоты и здоровья Галицких», наняли зазывалу, рассказали своим друзьям секрет, что, если сиропа от кашля выпить не ложечку, как написано, а целый пузырек, разбавив для вкуса пуншем, да бросить туда монпансье «Ейнемъ» можно получить незабываемые ощущения. Так их клиентура расширилась очень молодыми покупателями. Эти, в отличии от консервативного поколения, мели все что надо, и что не надо, в надежде на то, что, увеличив дозу можно будет испытать диковинное опьянение. Такое лечение обычно проводилось прямо в аптеке или на втором этаже в спальнях близнецов. После пары таких коктейлей, девицы и парни полностью отдавались эйфории. Нелепо танцевали, раздевшись до нага, играли в бутылочку, бросались из окон мятой бумагой и стаканами. Рисовали друг на друге красками или тем, что найдут. А после стаскивали с постелей простыни и подушки, чтобы валяться на полу. Те, кто проходил по набережной и любил задирать голову, мог увидеть голые тела в окне, плюнуть на тротуар с ханжеским выкриком: «Срамота!»