– А вы справитесь? Вы тоже будущий врач, Александр Васильевич? —с опаской спросил Фредерик.

– Он учится в военном училище. – Елизавета пролезла между братом и Бэнкси. – А я вот в женской гимназии обучаюсь. И готовлюсь стать сестрой милосердия!

Александр прыснул в кулак за спиной сестры. – Да. Она у нас в монастырь собирается. – высунулся он из-за плеча Елизаветы.

– У нас в Англии, редко встретишь юную леди, что стремилась бы приносить благо обществу, больше, чем к замужеству. Рад, что в Российской империи много женских школ, академий и гимназий.

– Наука – это моя страсть, я вам так скажу. – Елизавета ухватила Бэнкси под руку. – Что желаете подлечить? Душу? Али тело?

– Гирудотерапия. Я часто принимал такие процедуры.

– Гиру? Что?

– Пиявки, братец мой. Простите, ему латынь в училище не преподают, только ходят там строем целыми днями!

– Да. Я-то в медицине смыслю не больше, чем клюкальщик в садоводстве, а вот сестра моя унаследовала от отца ум! Весь! Гляньте какая у нее большая голова! – Александр пытался протиснуться между гостем и сестрой. Фредерику стало не по себе от такого странного гостеприимства близнецов. Он глядел на них по очереди удивленными глазами и думал, как бы вырваться из железной хватки Елизаветы Васильевны.

– Это точно! – Елизавета резко дернула Бэнски на себя, так что он чуть не завалился на нее.

– Сестрица, там ведь раздеваться необходимо! До нага! А тебе не гоже смотреть на обнаженного мужчину до свадьбы!

–Гоже! Я сестра милосердия! – дернула она Бэнкси на себя.

– Гоже срать лежа и ногой отбрыкивать! – запротестовал Саша, потянув англичанина за другую руку.

Бэнкси казалось, что еще минута такого спора, кому гоже, а кому не гоже, смотреть на него голого, и ему оторвут руки, вместе с плечами.

– Я думаю, это процедура требует двоих. – и вырвавшись Фредерик устремился в комнату для массажей, ванн и прогреваний.

Елизавета наскоро припудрила носик, а Александр насупившись следил за действиями сестры.

В новом помещение было значительно чище и светлее. Лампы тёплого света были устроены на стенах. Кушетки и стулья, застеленные белыми простынями. Здесь стеллажи не напоминали Кунсткамеру Петра Великого. Комфорт и уют – вот, что излучал этот кабинет.

– Прошу вас. – сказала Елизавета.

Фредерик зашел за ширму, разделся и обернул бедра полотенцем.

Близнецы стояли возле кушетки, одетые в грязные халаты покойного профессора и ехидно улыбались. В таком ракурсе они походили на кровожадных мясников, пожирающих взглядом очередную тушу.

Бэнкси два раза проклял свою идею, прийти к ним, и под видом пациента их покойного отца и выведать то, что не удалось генералу и его подручным. Но с первого взгляда было видно, что не знают они ничего. И Бэнкси надеялся просто выйти отсюда живым, без единой крупицы, какой-либо информации.

Он улегся на кушетку, и Лиза направила ему прямо в лицо яркую лампу, какой обычно Василий лечил хроническое чихание.

Елизавета посмотрела на Александра. «Что делать?»

«Нам в училище только про кровопускание и ампутацию рассказывали.»

Такое молчаливое общение пугало Фредерика.

А близнецы им часто пользовались. С детства они без слов могли понимать друг друга, по одному взгляду, наклону головы, жесту или приподнятой брови. Своими бессловесными договорами, они не раз доводили нянек и учителей до истерики, а друзей до бешенства.

– Может кровопускание? – воодушевленно предложил Александр.

– Нет. – попытки Фредерика встать не увенчались успехом, Елизавета своей тонкой ручкой вернула его в горизонтальное положение.

Она открыла банку с пиявками, но так и не решившись сунуть туда свою ручку, просто высыпала их Фредерику на грудь вместе с водой, в которой червяки плавали. Некоторых снесло на пол, но некоторые успели больно присосаться к коже.