Спросил пытливо, ус свой теребя: -

Иль невзначай разжился ты чужим?

В котомке что – алмазы, самоцветы,

Сокровища подземного царя?

– Не смейся и оставь свои наветы!

– Так сам скажи, чтоб не гадал я зря.

Когда бы Афанасий мог признаться!

Но Прошке обещал о ведуне молчать.

А слово дал – так надобно держаться

И другу полуправду рассказать…

– Иду я в город, – начал он уныло, -

Давно хотел на мир людей взглянуть…

– Сдается, леший, жизнь тебе постыла,

Коль в лапы смерти свой направил путь.

Знал Афанасий сам, что Никодим был прав,

И он безумен был, решив леса покинуть.

Ведь города не место для забав,

Не мудрено в них лешему и сгинуть.

Есть здравый смысл, но есть еще гордыня.

И леший удила вдруг закусил.

Домой вернуться он не мог отныне:

Ну, как признать, что сильно он сглупил?!

– Все это бред кикиморы и слухи, -

Сказал и взгляд отвел, себя стыдясь.

– Не лгут, видать, одни лесные духи, -

Воскликнул Никодим, на лешего озлясь.

Они нахмурились; недолго и до ссоры.

Известно ведь – в себе не волен бес,

Нередко завершает дракой споры

И неизменно – криком до небес.

Закат окрасил тучи в цвет багряный,

Над полем ветер, как шакал, завыл…

Однако буря стихла, гром не грянул.

Никто о давней дружбе не забыл.

– Напомню я, чем города опасны, -

Вновь приступил к осаде Никодим.

– Но даже если доводы ужасны,

Предупреждаю – я неисправим!

– Ты выслушай сперва, там поглядим,

Кому из нас менять придется мнение. -

И заслонил собою солнце Никодим. –

Открой глаза и уши откровению!

Уселся леший поудобнее на кочку,

А полевой грозой навис над ним.

Решив поставить в этом деле точку,

Он был, как никогда, неумолим.

– Слово город – бесцветное слово,

Но ведь ужас, ты прав, не в словах.

В городах не живут даже совы,

Только люди живут в городах.

Обитатели каменных клеток

Дышат воздухом смрадным и ждут,

Что зима превратится вдруг в лето

И от бед их молитвы спасут.

Но живя в ожидании чуда,

Все погрязли в грехах, как в смоле.

Сотворили кумира из блуда,

Подменив бога им на Земле.

Лицемерные божии твари

Понастроили всюду церквей.

Но когда же молитвы спасали

От гнездящихся в душах чертей?

Город – та же зловонная яма.

Человек – узник низких страстей.

Я прошу тебя, друг мой упрямый,

Ты живи, как и жил, без затей!

И Никодим вздохнул устало.

Он красноречием блеснул,

Как другу доброму пристало.

Но леший, заскучав, зевнул.

– Прости, но я тебя не понял,

Чем город так опасен мне.

– Ты слушал или спал, засоня?

Погибнешь по своей вине.

– Я честно выслушал тебя,

Теперь давай все по порядку.

Превыше истину любя,

От сорняков прополем грядку.

Ты говоришь: слаб человек,

Владеют гнусные им страсти.

Нас, леших, уж который век

Леса спасают от напасти.

Мне морок не опасен сей,

Заразе этой неподвластен.

От плевел зерна ты отсей –

Порок над нежитью не властен.

– Готов поверить: леший нелюдим.

Но обречен, кто о церквах забудет.

– Не ангелы там служат, те же люди.

И что мне от молитв их грешных будет?

– Ты безрассуден, нечего и спорить, -

И Никодим в сердцах махнул рукой. –

Безумного с его безумьем сорить –

Что беса окроплять речной водой.

– Напрасный труд, с тобою я согласен.

Ты лучше мне советом помоги.

Один вопрос мне все-таки неясен:

Ждут в городе меня одни враги?

– Враги твои врагов – твои друзья.

Пусть даже враг он прежде был и твой.

– Загадки этой разгадать нельзя!

– Ответ простой: твой друг там – домовой.

– Мы во вражде ведь с давних пор!

– Да я о том и речь веду,

Что распри ваши – просто вздор.

Поймешь и сам, когда сведу.

– Ты хорошо знаком ли с ним?

– Товарищем мне верным слыл.

– Давно ли было, Никодим?

Возможно, он уже забыл.

– Забыть нельзя, ведь мы не раз

Вгоняли лошадь в мыло.

Хозяин после думал: сглаз,

Параличом разбило…