Сначала все бежали плотной группой – монах впереди, остальные за ним, – но стоило Власию повернуть на ближайшем перекрестке коридоров, как ребята его потеряли, а вскоре и группа распалась – как-то незаметно то одна пара, то другая отставала, не там сворачивала, терялась – и, в конце концов, перестала существовать, как единое целое. Замок-крепость разбросал их в пространстве, как игральные кости, вёл каждого своим путём – вёл к цели непонятной, но желанной, если не людьми, то силами непостижимыми им, пока ещё живым.

Охотник упустил дедайта, его закрутило в коридорах, и он сам не понял, как очутился в главном коридоре, у самого входа в замок. Он стоял, тяжело дышал и настороженно осматривался. Власий чувствовал, что не просто так его сюда затащили, что сейчас что-то должно произойти. Атмосфера нервного ожидания сгущалась, давила на душу склизкой пяткой могильного ужаса, зрение стало подводить охотника – в глазах двоилось, свет мерк, неуклонно стремясь оставить его слепым один на один с теми, кто ждал в темноте, кто жаждал его крови и мук – мук больше, чем крови. И когда тени накрыли Власия с головой, а чёрная дымка тумана загустела в желе, выползающее из дверных проёмов, как дым из печей крематория, из ближайшей к нему справа опочивальни полезли чёрные гробы. Гробы лезли, толкая друг друга, тёрлись боками, сдвигая крышки, лезли и в ширь, и в высоту. А из гробов на воздух рвались гнилые трупы – картофельные лица, свалявшиеся лохмы светящихся зелёным светом червей-волос, руки-судороги, перекошенные рваные рты.

Работа – работа экзорциста. Власий творил молитву, пассами загонял покойников обратно в объятия смерти, откуда их насильно вырвали, чтобы они мстили живым. Ожившие домины одушевлены чёрным духом и требовали пристального внимания – их охотник тоже не обходил вниманием, не давал им раскрывать зев на жизнь, словами народных заговоров, вбивал их назад, туда, откуда они выползли.

Власий так драл горло, так напрягал в борьбе все силы, что поджилки тряслись, пот катился градом, но он побеждал кладбищенскую рвоту, и как только последний гроб, клацая крышкой, отрубая пальцы своему жильцу, скрылся во тьме, на звуки его натужных стараний вышли супруги Некрасовы.

– 

Слава богу, мы нашли вас! – воскликнула Людмила. По её лицу видно, что она испугана. У её мужа лицо не лучше – бледное, словно мукой присыпанное. Набегались одни в полутьме и рады, что хоть кого-то живого обнаружили.

– Да. Повезло. Держитесь меня, – указал, а скорее, приказал охотник. – Надо возвращаться в храм.

Супруги дружно закивали. Все вместе, втроём, отправились в храм, но по пути произошло тоже самое, что и в предыдущий раз – они потерялись. Охотник шёл вперёд, слышал шаги за собой, дыхание, их шепот – он спокоен, уверен, что Некрасовы идут за ним, потеряться невозможно, здесь прямой путь по коридору и поворотов нет, – а супруги попали в морок, их съело пространство, подпольными путями переместив в ту самую опочивальню, из которой ползли гробы.

Власий вошёл в храм, но в глазах его двоилось – он и в храме, он и где-то ещё, в помещении, задрапированном бордовыми портьерами – и, как только он переступил порог, голоса Некрасовых в его ушах резко смолкли и начались нечеловеческие вопли. Крики доносились уже не из-за спины, а издалека – из той самой опочивальни, которую теперь заливала чернильная тьма, глядящая в коридор прямоугольниками дверных проёмов. Крики, захлёбываясь, перешли в предсмертные булькающие хрипы, а потом и вовсе смолкли.

Оказывается, что все остальные, кто бегал в погоню за дедайтом, снова вместе, сидят на лавках в храме и с глазами, в которых бьётся вороном животный страх, и с растущей ядовитым грибом паникой в сердце наблюдают как к ним идёт охотник. Позади всё кончено, а экзорцист направился к Ваське, сидящей по центру. Не просто так он выбрал в качестве приоритетной цели Васю – девушку в других обстоятельствах бойкую, шумную, а теперь сидевшую тихо-тихо, с видом отрешённым – Власий видит, что она – червоточина во плоти, что это больше не Вася.