«Наши» оказались людьми какого-то непонятного для Женьки статуса – одеты не по-городскому, но и не по-деревенски – какие-то неряшливые, небритые. Под стать им были и женщины в количестве двух человек – с накрашенными губами, большими ресницами. Узнав, что эта девчонка – студентка из Москвы, едет в экспедицию, и она голодная, ее тут же посадили поближе к огню, дали хлеб, налили горячий чай. Когда одна из этих женщин накинула Женьке на плечи свой платок, Женька не выдержала – неожиданно для себя (и для всех) расплакалась, как маленькая – навзрыд, уткнув голову в этот не очень-то и чистый платок. Слишком много она пережила в этот день – и опасную дорогу с риском для жизни, и отсутствие еды уже вторые сутки. Но самым невыносимым, сжимающим сердце чувством было ощущение потери любимого человека. Сто раз был прав этот уголовник – любящий человек не отпустит свою девушку на край света. А ведь Валерка даже не поехал ее провожать – а она, как дурочка – размечталась… Все смешалось в Женькиной душе – и стыд за свою наивность, и обида на Валерку – понятно, почему.

Новые друзья в лице женщин в смешных платьях, как могли, стали утешать Женьку – достали откуда-то несколько затертых карамелек, велели выпить горячий чай. Женька выпила половину напитка, похожего на чай, и ей стало тепло и хорошо. Правда, чай был какой-то странный, горьковатый, слишком крепкий, как показалось Женьке. Судя по разговорам, эта ночная компания относилась к породе не то бомжей, не то людей неопределенных занятий – без нормального жилья, без обычной работы и вообще без определенного будущего.

– Жалко, – думала Женька. – Вроде хорошие люди, почему им так не повезло?

Ей даже в голову не могло прийти, что такая жизнь может кому-то нравиться. Чуткой на доброту Женьке казалось, что это все же хорошие люди, что у них просто не сложилась жизнь. Поэтому она тепло распрощалась с новыми друзьями, и Михалыч повез Женьку дальше. Через два часа, уже под утро, привез ее не на базу, где все спали, а к себе домой, где его жена Авдотья, не расспрашивая ничего, уложила Женьку в постель, где она тут же и уснула, как мертвая.

Проснулась Женька уже поздно, почти в восемь часов, сладко растянулась на кровати, потом вскочила и побежала в туалет – Авдотья указала направление. То, что туалет должен быть на улице, она даже не сомневалась. Вернулась в дом, где Авдотья уже давно гремела посудой – жарила пирожки, нарезала хлеб, мыла какие-то овощи. Улыбнулась Женьке («ой, какая молоденькая»), и тут же стала усаживать ее за стол. Вошел абсолютно трезвый Михалыч, сказал, что был на базе, сообщил там, что привез Женьку.

– Только ты сама туда сходи, прямо сейчас, покажись там. Это рядом, по дороге сразу же налево.

Женька вышла на улицу, и первый, кого она там увидела, был Санька. Он сидел на бревнах, и задумчиво жевал какую-то травинку. На голове у него была одета ковбойская шляпа с широкими загнутыми по бокам полями – от этого лицо Саньки стало как-то привлекательнее.

– Наверное, местный дон Жуан, любитель танцев. Интересно, кой черт его сюда принес? – ехидно подумала Женька уже без злобы, так как она выспалась, отдохнула и надеялась, что через десять минут наконец-то поест нормально.

– С добрым утром, – сказал как ни в чем ни бывало Санька. – Я за тобой. Одевайся, мы пойдем, как и договаривались, в тайгу, на четыре дня. Покажу тебе и кедры, и березы, и белок, и бурундуков. В твоей конторе я уже договорился.

Женька от такой наглости просто потеряла дар речи. Не соображая, что говорит, пробормотала, что березы уже видела. Потом опомнилась: