От пожара вокруг было светло, как днем. К четырем горевшим домам подступиться уже было невозможно. Набонасар первым подскакал к только разгоравшемуся дому, с ходу вышиб дверь и ворвался внутрь него. Следом, держа наготове меч, в дом вбежал скандинав, за ним несколько солдат. В нос ударил запах крови. Пожар, бушевавший в соседних домах, хорошо освещал все внутри. У порога лежал старейшина с проломленной головой. Из троих молодых мужчин, пытавшихся защищаться, двое были буквально утыканы стрелами, а у одного просто отрублена голова. Их мечи находились тут же, на полу. Воспользоваться ими они не успели. На них не было следов крови, нападение, суля по всему, было внезапным и одновременно на все дома сразу. На лавках вдоль стен с разбитыми окровавленными головами лежали женщины и дети. Из деревни не уцелел никто, ни один житель. Кто это сделал? Зачем? Кому мешала мирная деревня? Ответов не было. А в доме уже начала гореть и крыша.

– Уходим, а то сгорим и сами, – зло скомандовал Набонасар.

– Похоже, одна из женщин жива! – внезапно закричал один из солдат, – только что шевельнулась!

– Хватайте ее и быстро из дома!

Солдаты, подхватив на руки единственную оставшуюся в живых жительницу деревни, быстро выбежали наружу, а дом тут же, словно ожидая, пока его покинет единственный живой его житель, запылал всем своим объемом.

– Еле успели, – сказал кто-то из солдат, еще бы чуток, не успели бы уйти из огня!

Сразу же стали осматривать спасенную женщину. Это была совсем еще юная девушка, разменявшая шестнадцать-семнадцать зим. Природа наградила ее поразительной красотой. Смертельный удар проломил лавку рядом с ее головой, слегка задев голову и нанеся небольшую рану на виске. Судя по всему, от удара она потеряла сознание. На широкой лавке она спала с маленькой сестричкой, которой также проломили голову, и ее кровь залила и саму девушку. Это и спасло ее от повторного удара. Нападавшие сочли девушку мертвой и поэтому не добили ее.

Больше в деревне спасать было некого. Дома рухнули, подняв вверх снопы искр. Набонасар оглядел картину разрушений, вскочил на коня и поехал в сторону лагеря.

– Когда-нибудь я поймаю тех, кто это сделал, – сквозь зубы сказал он скандинаву, молча ехавшему рядом.

Так и не пришедшей в сознание девушке осторожно обмыли от крови голову и наложили на рану повязку. Ее несли на носилках, тут же сделанных из подручных материалов, четверо солдат.

В лагере девушку еще раз осмотрел лекарь, сказав, что ей повезло, физически она сильно не пострадала и ей просто надо прийти в себя от потрясения. Он дал ей понюхать какой-то из своих составов. Девушка начала приходить в себя, громко застонала и схватилась за голову. Затем обвела непонимающим взглядом собравшихся вокруг вооруженных мужчин.

– Где я и что со мной? – тихо, почти шепотом, спросила она.

– Ты ударилась головой, скоро все пройдет, – мягко сказал лекарь, – но тебе надо некоторое время полежать.

– А где мой отец? Где сестры? Почему никого нет?

Она попыталась было сесть, но голова ее бессильно опустилась на носилки. Из закрытых глаз выступили слезы.

– Утром все расскажем, а теперь спи, – сказал лекарь, осторожно приподнял ее забинтованную голову и приложил к губам растворенное в воде снадобье.

Девушка сделала несколько глотков. Вскоре дыхание ее стало ровным.

– Она спит. Я дал ей снадобье для сна, – сказал лекарь, повернувшись к послу, – это теперь единственное средство лечения, которое ей необходимо – крепкий сон. И спать будет долго.

Девушку уложили в шатре.

Хутрап, Набонасар и Альрик присели у небольшого костра. Шамши и Бурна тоже присели рядом. Спать никому не хотелось. Все молча смотрели на пляшущие язычки пламени.