Но что бы Сайрис ни колдовал – это не работало: его нити вели себя так же, поэтому Велерус не оказался ни ослеплен, ни оглушен.

– Что такое? – не понимала Гулльвейг, пока я убирала в ее сумку остывшие зелья.

– Если ты меня щадишь Сайрис, то не надо, – сказал Велерус.

– Я не щажу… – ответил тот.

– Ну, надеюсь, в бою враг получит то, что должен был я, – удовлетворенно кивнул Велерус и обратился ко мне. – А ты что можешь предложить? Кроме сжигания леса…

Понимая, что нет смысла отнекиваться и думая о причинах того, почему некромантия Сайриса не возымела на Велеруса никакого эффекта, я вознамерилась кое-что проверить. Я ничего ему не ответила, просто встала на ноги и стала без передышки атаковать Велеруса всей своей магией, не берущей за основу кровь.

В него полетели заклинания, сплетенные самыми разными по цвету нитями: золотыми, белыми, серыми и даже черными, ведь я владела атакующей, а не дезориентирующей некромантией. Самый разный огонь, свет, молнии и полупрозрачная скелетная рука наперевес с проклятием вкупе с энергетическим лучом, позволившим мне победить болотную жижу из погреба еще в Клисхуле, напомнили мне об алых глазах, что я видела у Велеруса лишь один раз. Это придало мне сил, помогло представить его врагом и показать себя без риска переступить грань.

Он вспотел и смотрел на меня с изумлением в карих глазах. Его кожа где-то дымилась, где-то шипела, а кое-где покрылась камнем – защитная реакция голиафа, как я успела понять. Сфинкс и Сайрис синхронно свистнули, а причитающая что-то Гулльвейг поспешила окутать Велеруса синими нитями магии.

– Еще есть парочка заклинаний на большую группу существ и магия крови, – пояснила я, улыбнулась и села на место, посмотрев на свои руки.

Мне не хотелось видеть на них полосы перенапряжения, и я их не увидела. Я хотела убедиться в том, что это не Сайрис слаб, что это не у Велеруса исключительный иммунитет к некромантии, и я убедилась в этом. Этот голиаф – бывший раб моего Дома, подопытный в магических экспериментах моего отца, – выработал большой процент невосприимчивости к магии в целом, и это проявлялось в едва различимой немагической защитной оболочке обсидианового цвета вокруг его тела.

Между тем Велерус обратился к Сфинксу:

– Кхм, а какие там фокусы были у тебя?

– Я думаю, тебе стоит отдохнуть, – отозвался тот.

– Я согласна! – поддержала Гулльвейг.

– Что ж, – Велерус аккуратно потянулся, – хорошо, я удовлетворен силой этой группы.

Он остался в карауле первым, вызвавшись на это сам, поскольку хотел починить некоторые поврежденные тренировками детали своего доспеха. К удивлению для меня самой, я проснулась спустя ровно четыре часа и сменила Велеруса. Я умылась, заплела себе красную прядь в косу, и все оставшееся время изучала хрустальный шар из дома лесной ведьмы, найдя в необычно большом количестве бесцветных нитей хорошо замаскированные узелки. Видимо, чем-то подобным от моих глаз когда-то отец скрыл наблюдение за мной. Нити менялись в зависимости от интенсивности освещения, – спасибо мерцанию пламени костра, – зрачок хрустального глаза сужался при попадании на него тени. Чем дольше я изучала необычный артефакт, тем лучше понимала, что он связан именно с местом, поскольку мелко-мелко над нитями с уймой малюсеньких узелков я различала… карту. При свете огня она была практически неразличима в широком зрачке, но когда я отошла в тень, он сузился, и я увидела… каменное дверное полотно в арке с двенадцатью настоящими, но очень большими по размеру черепами. Опять эти двери, где-то я уже все это видела…

В районе девяти утра мы собрались и продолжили путь. Я вызвалась снова поупражняться в управлении повозкой. На сей раз, я вела ровнее, но дольше, чем на два часа, мне это дело Сайрис не доверил, аргументируя свое решение необходимостью делать передышку в обучении всему новому. Я спорить не стала и уступила место Гулльвейг, которая захотела просто побыть с Сайрисом рядом. День хоть и стоял ясным, но был ветреным, а я, к тому же, не хотела растрепать свою косу раньше времени.