– Вы хотите поговорить об этом?

– Ах, бросьте Вы эти ваши психоаналитические штучки, господин Наблюдатель! Мы же с Вами одной крови, в прямом и переносном смысле, дорогой коллега. Скажу Вам как психолог психологу, это крайне популярная ошибка всех профессионалов от Юнга – постоянная установка диагноза, диагноз нон-стоп, так сказать. Расслабьтесь же Вы, наконец! И выслушайте.

В конце концов, Вы – обычная проекция моего сознания, и просто обязаны меня выслушать. Нравится Вам это или нет.

– Я Вас внимательно слушаю!

– То-то же. Так вот, сделав первый раздражённый шаг по направлению к выходу, я неминуемо приблизилась к стойке бара, мимо которой лежал путь к выходу. И услышала, что говорит этот «англичанин». Англичанин цитировал «Охоту на Снарка», а бармен, плохо понимающий, что от него хотят, смотрел на него, как на говорящую статую. Возможно, ни о каком шовинизме и речи не было. Дело было в трудностях перевода.

«Экскъюз ми. Кэн ай хэлп ю?» – это были роковые слова. Я опять вляпалась в историю.

«Сделайте одолжение, переведите этому питекантропу, что я уже третий раз ему читаю великого Льюиса Кэрролла» – на чистом русском языке обратился ко мне англичанин.

– Насколько я могу ещё понимать, Вы, сударь, сами прекрасно изъясняетесь по-русски. Так ответьте мне, какого чёрта Вы хотите от бармена? Вы же цитировали ему это гениальное произведение на уэльском диалекте.

– Серьёзно? Обвиняйте в убийстве меня, в колдовстве, в слабоумии, если хотите, но в увёртках сомнительных и плутовстве, я никак не повинен, простите. Я в тот день по-турецки вам всё объяснил, повторил на фарси и латыни; но сказать по-английски, как видно, забыл. Это мучит меня и поныне.

Англичанин, по всей видимости, тоже был пьян, но язык его тела не выдавал степени его опьянения. И я решила предложить ему свою помощь, чтобы сопроводить его до гостиницы. В противном случае, дело бы точно закончилось дракой. Он расплатился по счёту, и мы вдвоём вышли из бара на улицу.

«Генри Джеймс Овер, эсквайр» – сказал он, нахально оперевшись, на моё плечо. Я сбросила его руку, фыркнув.

– Круто. Наверно, я должна быть впечатлена. Только эсквайра мне сейчас и не хватало, для полного счастья….

– Ваше имя Круто, мадам, или это ваша фамилия, мадам Круто?

Я повернулась к нему, взяла его за воротник, как кота за шкирку.

– Так, слушай, ты, эсквайр недоделанный, я не собираюсь заводить знакомство с пьяным английским придурком, даже если он и цитирует Кэрролла на чистом русском языке. Сейчас, я поймаю тебе такси, и ты поедешь восвояси, в полном неведении, кто я, и как меня зовут. На этом, моя миссия матери Терезы, будет окончена. Ты понял?

– I am sorry, Madame.

– Не мэдам, а мадмуазель.

– I beg you pardon. Примите мои извинения…. Послушайте, не обижайтесь! Вы же видите, я иностранец, мне всё у  вас в новинку. Я немного увлёкся проверкой своей теории игры, выпил лишнего, и вовсе не хотел Вас обидеть. Прошу прощения за мою бестактность! Но, мне действительно, нужна Ваша помощь! Please, help me!

 Генри Джеймс Овер прекрасно говорил по-русски. Его с юности поразила мелодика и глубина русского языка, и русской литературы.  Благодарю Вас, Фёдор Михайлович, за то, что знакомство с Вами заставило миллионы людей выучить ваш родной язык! И избавило ваших соотечественников от нужды изъясняться на их тарабарском. Лень – истинный двигатель прогресса.

Ещё в колледже, друзья прозвали его Геймсом, сократив его двойное имя  до одинарного. В Гарварде буква «с» потерялась.

«Вот где водится Снарк!» – возгласил Балабон,

Указав на вершину горы;

И матросов на берег вытаскивал он,