– 

А куда ж «пашол», Зой? – поинтересовался папа, не скрывая улыбки и умиления девочкой, на ходу придумавшей сумасшедшую историю.

– 

Далеко! – четко произнесла дочь, взмахнув рукой в сторону зеленого луга, на котором паслись коровы.

От мамы за такое Зоя получила бы и не раз.

А вот папа любил Зою такой, какая есть, поэтому она часто делилась с ним разными секретами, прекратив придумывать комические истории о собаках и котах, которые вместо нее пакостят во дворе. Обычно правду говорят тогда, особенно неприятную, когда знаешь, что за это тебе ничего не будет. А вот обманывают по одной причине – из-за страха сказать, как было, ибо как было, с точки зрения реципиента информации, неправильно и осудительно.

Папы не стало, и Зоя оказалась никому не нужной. Как-будто вырезали почку или желчный пузырь – жить можно и даже не видать изъяна, но здоровым уже все равно не будешь.

Относительно Верочки мама постоянно находилась в режиме онлайн. Нужна помощь, рекомендация, которая давалась без просьбы, но под соусом категорической необходимости выручить «малохольную» в бедах жизненной пучины, – всегда welcome и в любое время. Даже после похорон Назара Алексеевича и переезда женской оставшейся части семейства в столицу, мама осталась жить вместе с Верой и ее вечно больной дочерью Олей.

Дочь родилась не от кого-нибудь, а от самого видного парня в селе, с которым Верочку настоятельно поженили, ибо других более достойных кандидатов среди сельской рабочей общественности просто не было. Борислав был видным, высоким, подтянутым и кареглазым, трудолюбивым и из приличной семьи таких же учителей. С этой педагогической кастой семья десятилетиями негласно находилась в контрах, но когда пришло время браковать выросших детей, то взрослые решили поступиться эгоизмом в угоду сплочению интеллигентности, так как других интеллигентов в селе не было. Единственным человеком, открыто протестующим против заключения брака, был Назар Алексеевич. Тот без смущения заявлял свое «фу» о том, что нельзя выходить замуж только потому, что муж красивый и умеет читать. Папа искренне любил маму и дочерей, желая, чтобы те строили семью на любви и нежности даже с представителями рабочего класса без золотых медалей по окончанию школы. Но папу никто не слушался, особенно Верочка, для которой мужчина стал подтверждением ее прекрасности а-ля «на принцессе должно лежать только принцу».  После смерти папы вопрос с «неправильным выбором» отпал сам собой.

Жизни с тещей Борислав не перечил. Возможно, потому, что вообще мало разговаривал. Не сказать, что интроверт. Наоборот, экстраверт, любящий шумные застолья, праздник и друзей, который просто не любил жену, прекративший к ней прикасаться как к женщине после рождения дочери.

Несмотря на то, что и Верочка и ее муж были самой завидной и красивой уже столичной парой, отношения строились по принципу «в книжке написано, что семейная жизнь – это…» При советской власти об отношениях мужчины и женщины можно было прочесть лишь в кулинарной энциклопедии, соответственно, жизнь Веры с Бориславом выглядела как «принеси, забери, ужин на столе и почему так дорого?»

Сложно вести диалог с тем, кто тебе не нравится. Даже поскандалить по-человечески не удавалось, чему соседки, живущие с алкашами и получающие по морде три раза в неделю, сильно завидовали. Тащить «любимую пьянь» из канавы – это плохо, но мало кто из завидующих идиллии размышлял над тем, что жить без любви – еще хуже.

Тещу Борислав воспринимал положительно. Та варила, стирала, штопала и не влезала в личную жизнь молодняка. Настолько была индифферентна, что увидев однажды в доме постороннюю женщину и зятя с голым торсом, прошла по-тихому в комнату, забыв сообщить об адюльтере дочери вечером того же дня.