Подъезд дома наполнился истошными воплями Ильи. Но никто не откликнулся. Никто не открыл дверь и не поинтересовался происходящим.

Участковый же, не ожидая такого поворота дел, бросился снова вверх по лестнице и, рывком оттащив худощавого Илью за руки от дверей квартиры, силой стал стаскивать его вниз, чтобы предотвратить возможный нешуточный конфликт.

Дверь квартиры распахнулась, и оттуда выглянул мужчина, который, судя по выражению его лица, готов был разорвать Илью в клочья.

– Что ты разорался, мудак?! Это больше не твоя квартира! Забудь о ней! Если еще раз постучишься в эту дверь, я тебе руки пообломаю! – прокричал он гневно, глядя на спускающегося по лестнице Илью, которого за руки тащил к выходу участковый.

Последние слова, слетевшие с уст разъяренного казаха, задели самолюбие Марата Бейсеныча, он остановился и бросил в сторону наглого мужика, позволяющего себе угрозы в присутствии представителя власти, пристальный холодный взгляд, не суливший ничего хорошего.

После того как дверь закрылась, он спустился на этаж ниже, подошел к Илье, который уселся на ступени лестницы с поникшей головой, и произнес с сочувствием, чтобы его успокоить:

– Илья, ты этим ничего не добьешься. Если хочешь получить свою квартиру обратно, тебе надо подать заявление в суд. У них на руках решение суда, итоги аукциона, справка из ЦРН. Они собственники этой квартиры по закону. Понятно, что они что-то замутили. Но здесь я бессилен. Это работа суда и прокуратуры.

После этих слов в подъезде повисла тишина. Илья замолчал, вслушиваясь в холодное безразличие подъезда, где он прожил многие-многие годы, и думая: «Даже никто дверь не приоткрыл. Не вышел в подъезд. Всем все равно. Всем наплевать». Безжизненный, потухший взгляд Ильи уперся в бетонный пол лестничного пролета, а голова поникла и опустилась между вытянутых, как грабли, рук.

– Илья, – позвал тихо Марат, с искренним сочувствием положив ладонь на его плечо, говоря тем самым, что надо покинуть подъезд.

Простояв молча несколько тягостных минут, они спустились вниз по лестнице и разошлись кто куда. Впрочем, Илье идти было некуда. К Сане? Не хотелось… Он приподнял воротник своей потрепанной джинсовой куртки черно-серого оттенка и лег на скамейку во дворе дома. Завалившись правым боком на ее жесткую поверхность, которая состояла из деревянных реек, уперся спиной в такую же спинку. Поджал поплотнее под себя ноги, положив их друг на друга, скрестил руки на груди, спрятал ладони под мышками и, поглубже втянув шею в плечи, постарался заснуть. Но сон не шел. В голову безостановочно одна за другой лезли мысли, картинки прошедшего дня и далекого прошлого. К тому же заснуть мешали шаги редких прохожих и лай собак, на которых иногда откликалась Герта, расположившаяся рядом с ним под скамьей, не говоря уж о кошачьих «серенадах», без которых не обходится ни одна ночь в городском дворе.

Наконец Илья уснул. А скорее, неожиданно провалился в бездну другого мира, выключившись, как телевизор. Тело его обмякло и вытянулось. Он попал в водоворот снов и видений…

Вот они всей семьей празднуют день рождения сына в ярко освещенном зале своей квартиры, сидя за празднично накрытым столом. Все радостно улыбаются… Провал, темнота – и снова всплывает картинка. Теперь уже фрагмент из другой его жизни, что была еще раньше, до создания семьи. Он, демобилизовавшись из армии, едет в поезде домой. На нем солдатская форма. В ушах отдается мерный стук колес, а перед глазами пробегают красивые картинки весенних степных пейзажей… Как обычно происходит во снах, радужная картинка весенней природы без какой-либо логики сменилась внезапно всплывшим грустным лицом Татьяны. Они сидят на кухне в тишине, повисшей после тяжелого прощального разговора, и, отвернувшись, не решаются посмотреть друг другу в глаза в последний раз, боясь и стыдясь показать навернувшиеся на них слезы. Это был их последний разговор…