Но меня зацепила дерзкая балерина, даже не могу понять чем. Чаще всего я выбираю себе женщин с пышными формами, пухлыми губами. Опытных, готовых ко всему в постели. А Матильде хоть и девятнадцать, на вид совсем девчонка. Худющая, груди почти нет. Зато изящная, грациозная как лань. И глаза… Яркие, синие, словно на крючок меня подцепили. Наверняка девственница, а с ними проблем много. Ни хрена не умеют, а выделываются. И ведь выхода у Матильды по факту нет. Или под меня ложиться или под Хомякова, иначе дорога ей в балет закрыта. Но она еще надеется найти другой путь. Гордая девка. Ну что же, даже любопытно, как она выпутается из дерьма, в котором оказалась. Андрюха Хомяков — старый прожженный извращенец, просто так не забудет отказа. Даже немного жаль девочку. Сначала он с ней поиграет, а потом сдаст в дешевый бордель.

Вернувшись в гостиную, где ждут меня друзья, наливаю себе виски и сажусь в кресло.

— На самом деле непонятно, кто кого спасает. Думаешь, что ты ее? А вот и нет. На сама деле она тебя…

Ненавижу, когда Ая мнит себя гадалкой. Хотя не буду спорить, иногда она оказывается права. Глаза у Матильды и вправду удивительного цвета. Словно чистое яркое море на рассвете. Вот только тонуть или влюбляться я не собираюсь. Не родилась еще баба, которая меня за душу и яйца возьмет.

— О чем ты опять говоришь, Ая? От чего меня надо спасать?

— От одиночества, боли, темноты, от чувства вины.

— Почему я до сих пор тебя слушаю?

— Потому что ты знаешь, что я права, — нагло заявляет она.

— Только ты всегда говоришь загадками. Ты мне такую ерунду предсказала, я не могу расшифровать, — обиженным голоском вклинивается в разговор младшая сестренка.

— Как вижу, так и говорю. Я видела яркое море, вот и пришла девочка с такими глазами.

— А свою судьбу ты видишь? — спрашиваю просто для любопытства.

На мой вопрос она что-то шепчет себе под нос. Наверное, очередное проклятие.

На следующий день мне звонит старуха, чтобы узнать, чем закончилась моя встреча с Матильдой. Тактично послав ее, насколько это было возможно, уже собираюсь сбросить звонок, но сводница активно начинает приглашать меня на генеральную репетицию, словно мечтает подложить под меня девчонку.

И я еду в театр, а хрен его знает почему. Но точно не из-за маленькой гордой балерины.

— Здравствуйте, дорогой наш Герман Алиевич. Мы вас так ждали, так ждали, — причитает пожилая женщина, сильно напоминающая Фрекен Бок из всем известного мультика. Это директриса театра. С первой же секунды у меня возникла к ней неприязнь. Она слишком громко рассказывает о бедственном положении театра, слишком сильно жестикулирует руками, заставляя меня сильнее жмуриться от головной боли, которая мучает с утра.

— Герман Алиевич, пройдемте дальше. Тут у нас репетиционные залы. Видите, в каком все плачевном состоянии? Ремонт необходим. — распинается передо мной грузная директриса. У нее противные духи с ароматом ландыша. И мне хочется открыть все окна в помещении и глотнуть свежего воздуха.

— Для этого я и приехал, Ольга Петровна. А как дела с общежитием? — усердно делаю заинтересованный вид.

— Охх, господин Шахов, ну там все еще хуже, штукатурка осыпается, мебель разваливается, — разводит руками директриса. — Государство про нас совсем забыло, выделяют нам крохи. Что на них можно сделать? Вот и выкручиваемся как можем.

Я бросаю взгляд на ее толстые пальцы-сардельки, щедро украшенные золотыми кольцами с крупными камнями. Понятно, как она выкручивается. Директриса, уловив ход моих мыслей, торопливо прячет руки за спину и начинает нервно дергаться.