Мира

Мне не дают сказать и слова. Снова на голове оказывается мешок, а затем все происходит словно в замедленной съемке. В плечо вонзается нечто острое. Это игла. С каким-то веществом, очевидно, наркотиком, потому что спустя мгновение тело немеет, а слова застревают в глотке. Я не могу кричать, не могу плакать, не могу двигаться. Только чувствовать изнутри, и это невыносимо.

Бросают в машину как тряпичную куклу. Мое тело податливо, поэтому на грязные прикосновения моего «водителя» реагировать не могу.

Мы едем долго. Не могу понять где мы находимся, потому что в непроглядной тьме ничего не вижу, а сколько времени проходит – понять не могу.

«Прямиком в ад» – эхом отдает в голове.

В ад.

Спустя вечность машина останавливается. Чувствую едкий запах горючего, слышу низкие, мужские голоса. Куда они меня привели? Дядя Ратмир, возможно, уже успел поднять всю округу на уши.

Они знают, кто я такая. Они говорили о каких-то личных счетах.

Похититель назвал его имя.

Этот человек разрушил мою жизнь, когда выстрелил в моего отца. Разбил мои мечты как хрустальную статуэтку.

– Вон туда ее брось, – прокуренный голос вырывает из забытья.

Признаться, мне еще очень долго кажется, словно я в долгом беспробудном сне. Ведь такого в жизни не бывает. Средь бела дня, в многолюдных местах, девушек не похищают.

Крепкие руки подхватывают меня, выводят из машины. Я чувствую запах пота и табака. Быстрый рывок, состояние невесомости и меня грубо швыряют на что-то шершавое.

– С этой… что? – мужской голос звучит прерывисто. – Дохлая что ли?

– Неугомонная, – хмыкает кто-то их мужчин. – Это… та самая.

Та самая? Господи, пусть это будет не обо мне.

– Ааа, – с явным пониманием того, о чем говорит его напарник, мужчина куда-то уходит.

Даже не видя, я чувствую, как он буравит взглядом мое тело. Наклоняется, резво дергая за мешок, из-за чего я мгновенно слепну. От света фонаря, направленным мне в лицо.

– Красивая сучка, – смакует он, присвистывая. – Жалко, что трахать нельзя.

Неприятного, маргинального типа мужчина садится напротив меня на корточки, осматривает с ног до головы. Оценивающе щурится, разглядывает, как товар на витрине. Худощавый, весь покрытый татуировками, и я пытаюсь понять – кто он такой? Почему он говорил обо мне?

И где те двое, что похитили меня после кладбища?

Я вижу еще нескольких девушек по ту сторону помещения. Это и не помещение вовсе, а догадка ко мне приходит не сразу. Стоит мужчинам покинуть место, закрыть на засов ржавые двери огромной фуры, как все становится на свои места.

Мы – товар. Живой товар, который перевозят, чтобы продать на органы или же, в дешевые бордели в качестве шлюх. Мое нутро ревет, кричит от беспомощности. Из глаз вытекают слезы, но тело все еще не слушается.

– Что с тобой?

Девочке, на вид, лет как и мне, не больше восемнадцати. Она вся грязная, в лохмотьях, нижняя губа ее рассечена, наверное, эти уроды ее избили. Глаза потерянные: девушка похожа на уличного котенка, который дрожит и прячется в плохую погоду в укромном углу подъезда многоквартирного дома.

– Накачали ее чем-то, – говорит кто-то вдали. – Не видишь, что ли?

Не получается даже издать писк. Тяжёлое дыхание —единственный мой ответ на их вопросы. Слезы не прекращают литься из глаз, в горло вонзаются иглы.

– Алик, – она говорит о том мужчине в татуировках. Так значит вот как его зовут. – Очень строгий, но, если слушаться, – тихо добавляет она. – То он тебя не тронет.

– Ха, – все та же девушка реагирует с сарказмом. – Что ты несешь… Она же и так в отключке, – слышится истерический смех. – А как придёт в себя, то, – запнувшись, девушка замолкает.