— Ну хорошо, — киваю я, съезжая с дороги.

В «WhatsApp» всплывает сообщение от Алевтины, и я по привычке тыкаю на него. Во весь немаленький экран показываются Алькины сиськи. Это, что благодарность такая за то, что не стал наказывать рублем за борзоту? Или она жопой почувствовала, что самое время для мести?

— Ты же сказал, что у тебя никого нет, — чуть не плача выдает Лали.

Приплыли. Вот и как ей объяснить, что это работа? Некоторая ее часть.

— Лали, я работаю управляющим в стриптиз-клубе, — говорю прямо, впрочем, умолчав, что на самом деле я владелец целой сети разномастных клубов по всей Москве, и «Гедонист», где я заседаю большую часть времени, — просто мой любимчик. Он — физическое отражение моей сути. — Девочки иногда присылают мне такие фотки, чтобы я понимал, что увидят клиенты. Товар лицом, так сказать.

— Стриптиз-клуб, правда? — вдруг переключается Лали с горькой обиды на детский восторг: — Как круто.

— Ага, именно, — пытаюсь убрать с экрана непотребство от Алевтины, которая продолжает спамить меня обнаженкой, но телефон, блин, завис. Выключаю его, зажав кнопку сбоку. — Ты же знаешь, что это, да?

— Конечно, — смотрит на меня как на полного придурка. — Я видела все эти фильмы про стриптиз.

— Для взрослых? — уточняю, приподняв бровь.

— Нет, не такие, как у тебя, — огорошивает меня случайным признанием в том, что уже порылась в моей коллекции. — «Стриптиз», там. И «Шоугёрлз».

Хм, надеюсь, она хотя бы постеснялась сунуть свой курносый носик в прикроватные тумбочки. Мы, конечно, пустим все это в дело, но нужна постепенность.

— Какое старье, — морщусь я, вспомнив Деми Мур на шесте.

— Нормальные фильмы, с сюжетом. Я тоже хочу в танцы, — вновь выдает она нечто такое, от чего у меня начинает дергаться левый глаз.

Гибкая, грациозная, идеально сложенная, в теории способная свести любого мужика с ума, но ни в эскорт, ни в стриптиз Лали не пойдет. Я не пущу. Хочу ее только себе. Себе и точка.

— Так танцуй дома перед зеркалом, — выдаю ревнивую фразу мужика-собственника и останавливаюсь у «МакДака». — Пошли уже кормиться.

Лали бросает на меня короткий, недовольный взгляд, который ясно дает понять, что строптивости в ней столько, что укрощать устанешь. Хотя нет, я не устану. Я люблю борзых девочек, которые острые на язык и даже хамят время от времени, и все это в обертке такой невинной внешности, как у Лали.

Мы входим в кафешку, и она словно сливается со здешним кричащим и безвкусным антуражем для бедных студентов. Я же чужероден. Такое чувство, что вдруг вернулся на двадцать лет назад, и сидит передо мной та самая настоящая, искренняя, любящая наотмашь и любимая до слез. Девочка, которая красила волосы в розовый, не парилась по поводу облупленного черного лака на ногтях и постоянно отжимала у меня куртки.

Она садится за недотертый стол, а я сглатываю тяжелый ком и иду за заказом. Беру себе отвратный черный кофе, который страшно подумать, чем бодяжат, а Лали — «Хэппи Мил» и еще много всякого местного пищевого мусора в придачу. Не знаю ее вкусов — пусть ест, что нравится.

— Это ты так намекаешь, что я мелкая? — спрашивает Лали, ткнув пальцем в «Хэппи Мил»?

— Как, тебе не интересно, какая там игрушка? — глупо шучу я, чтобы развеять муть, которая завязывается на душе. — Шутка. Если бы я считал тебя маленькой, прошлой ночью и пальцем бы не тронул. Кстати, дай-ка мне свой паспорт.

— Зачем? — насупливает заросшие бровки. — Ты не веришь, что мне восемнадцать?

— Верю, просто хочу посмотреть, — не отстаю я. — Не ломайся.

Нехотя открывает рюкзак и достает потрепанную красную книжечку. Протягивает ее мне с недовольным видом.