О чём только думаю…

Сегодня последний вечер моей свободы. А я мечтаю снова встретиться с этим мужчиной с такими горячими и добрыми ладонями.

5. Глава 4

Как мне хочется, чтобы вечер никогда не наступал…

Сижу под окном и смотрю в темнеющие небеса, пытаюсь думать о чём-нибудь постороннем, так, чтобы время текло как можно медленнее.

Но плотные зимние сумерки уже опускаются с небесных высей на крыши домов, стихают обыденные дневные звуки… и в этой вечерней тишине начинают слышаться другие, особенные.

Музыка. Дребезжание струн, глухой рокот барабанов.

Песни. Особые, древние. Свивают многоголосье женские голоса. Зовут на праздник тех, кто припас сегодня драгоценный дар деревенским парням. Свой браслет – и свою жизнь в придачу.

Это поют почтенные матроны, матери семейств. У многих сегодня дочери войдут в общий круг. Это почётно – запевать такую песню.

И нельзя уклониться, нельзя избежать настойчивого зова древних слов.

Как во сне встаю с лавки. Свеч я не зажигала – у меня их нет.

В комнате совсем темно.

Хорошо, что собираться не долго. Праздничного наряда я сегодня тоже не приготовила. Самое лучшее мое, единственное более-менее целое платье потеряла у проруби. Я откладывала как могла неприятную подготовку, в результате, дура, стирать понесла только с утра. Думала, успею над печью высушить… но появление Ципиона совсем вывело из равновесия.

Вспоминаю о нём, и горлу подкатывает противный комок. Внутренности сжимает ужас. На секунду малодушно думаю о том, чтобы остаться дома и никуда не ходить… но тогда ещё до утра он явится за мной прямо сюда.

Трясущимися руками кое-как причёсываюсь беззубым гребнем, по давней традиции остаюсь простоволосой. На Празднике женихов должно быть сразу видно таких, как я. Косу сплетают только просватанные. Две косы – замужние.

Чуть не забываю браслеты.

Возвращаюсь от порога.

Тускло-серый металл, который почти не блестит в лунном свете, тяжело и веско ложится в карман, что нашит на юбку моего платья.

Когда запираю дверь домика снаружи, на секунду меня ведёт и кружится голова – настолько сильно, что приходится прислониться к дверному косяку. Ведь вполне возможно, что сюда я больше не вернусь.

В доме Ципиона уже живут двое его личных рабынь. И четверо – отцовских.

Их семье принадлежит одна из самых богатых усадеб Долины.

У рабынь Ципиона всегда потухшие глаза.

…В конце концов, решаю, что какой-нибудь колодец в его усадьбе тоже есть, и беру себя в руки.

Я должна пойти.

Три раза переживала уже этот позор – так или иначе, сегодня будет последний.

***

На просторной, хорошо утоптанной площади высится резной сучковатый столб, сегодня он украшен лентами и серьгами. Под ним – пироги и крынки молока, накрытые вышитыми полотенцами, подношения предкам. Рядом горят высокие костры. Бросают тени на лица многочисленных людей, которые пришли сюда сегодня, чтобы отпраздновать один из самых важных праздников в году.

По краям широкого круга положены толстые брёвна для почётных гостей. Отцов семейства, старейшин, Охотников.

Другой край – там стоит толпа молодых парней, которые держатся особняком. Шумно переговариваются, хохочут, толкают друг друга локтями, бьют по плечу.

Мне, конечно же, в другую сторону – к стайке разряженных, оживлённо-румяных девушек.

Детей в такой день традиционно оставляют дома со стариками.

Но стоит мне подойти, старшая дочь Первого охотника, сестра Ципиона, бросает на меня такой презрительный взгляд из-под золотых монист, которыми густо украшен её лоб, что я отшатываюсь и не решаюсь подойти, остаюсь в стороне, одна. Её подруги шепчутся, то и дело оглядываясь на меня. И хихикают.