Однако выяснилось, что Майя просто выдающийся профессионал своего дела.

Хью дошел до очередного стола, вытянул из-под него стул и со злостью втолкнул швабру под столешницу. Стул при этом чуть не опрокинулся. Музыка оборвалась на пару мгновений, но тут же начала играть следующая убойная песня, хрупкие бокалы над стойкой снова задрожали в такт басов.

Прямо как Майя…

Мать её…

Нужно быть действительно профессионалкой, чтобы так имитировать. Вжиться в роль, сыграть… Хотя она ведь и обязана это делать. Чтобы фотографии получились живыми, без пластиковых улыбок, посторонним людям нужно приложить титанические усилия и сыграть. Майя постаралась на славу. Взвалила на свои хрупкие узкие плечики работу за двоих. Талант!

Долбаный талант.

Нужно быть уверенным в себе кретином, чтобы поверить.

Хью обошел несколько столов, тряпка размашисто оставила на полу мокрые разводы. Он дошёл до ведра, остановился. Согнулся и уткнулся лбом в пластиковый наконечник швабры. Глаза закрылись, из лёгких вырвался вздох. Тёмные чуть отросшие волосы свесились короткой шторой.

Просто он хотел поверить. Она понравилась ему так сильно, как уже давно никто не нравился. В ней отсутствовала нарочитость. Она смотрела на Хью с какой-то неподдельной теплотой, искренне улыбалась и тут же краснела из-за ерунды. Ему не приходилось подбирать слова. Казалось, что он знаком с Маей всю жизнь. Мозг понимал, что, скорее всего, всё не по-настоящему, но бьющийся на горле пульс кричал, доказывал обратное.

И целовалась она совсем по-взрослому.

Если бы на месте Майи была Джудит, падение стало бы не таким болезненным. Хью мог встать, отряхнуться и действительно достойно принять отказ. Но Майя Варанс всего за час всадила свои аккуратные, короткие ноготки достаточно глубоко. Оцарапала самое эго. И, возможно, задела не только его.

Колонки выдали мощный гитарный запил, Хью резко разогнулся, замахнулся ногой и с бешенством пнул ведро. Жестянка проехала два фута по полу и опрокинулась. К электрогитаре и басам прибавился еще и металлический звон, вода океаном разлилась на доски…

Певец в колонках вдруг заткнулся. Музыка оборвалась. Какого хрена? Во внезапно образовавшейся тишине осталось только дребезжание бокалов. Хью круто развернулся на пятках, взгляд тут же наткнулся на сухую маленькую фигуру возле двери, ведущей к лестничной площадке.

Он замер. Лужа обступила ноги и промочила старые кеды.

— Свидание не удалось? — прорезал тишину старческий голос.

Выцветшие карие глаза остро уставились в лицо Хью. Как она здесь оказалась?

— Что? — он отпустил палку швабры.

Та упала в лужу, брызги влетели прямо в джинсы. Взгляд бабушки метнулся к его мокрым ногам.

— Последний раз ты устроил погром, когда в двадцать тебя бросила Кимберли Уайт, — сухо проскрипела она.

Нашла о чём вспомнить… Хью отвернулся. Отошел от опрокинутого ведра и поднял с пола стопку тряпок для уборки. Вернулся к луже, швырнул в неё тряпки.

— Я не устраивал погром.

— Конечно нет, — бабушка скептически поморщилась. — Пальца и глаза ты чуть не лишился просто потому, что пай-мальчик.

Некоторые женщины ничего не забывают даже в девяносто. Хью присел над тряпками, начал растаскивать их по «океану» равномерным слоем.

— Лучше бы у тебя был Альцгеймер… — тихо пробормотал он себе под нос.

Бабуля хрипло хохотнула.

— С меня хватит артрита.

— …и глухота хотя бы на одно ухо.

Старая леди громко фыркнула. Она всегда умела охладить пыл внука одной простой фразой, и Хью сразу становилось не по себе за свой секундный порыв. В десять, в двадцать, в неполных тридцать шесть… Когда ему было двадцать, милый хрупкий цветочек Кимберли Уайт сказала, что ей не нужен мужлан вроде него. В тот раз он надрался ящиком пива на крыльце старого дома, а потом бил бутылки о стену и асфальт. Один кусок стекла отлетел и рассёк бровь. Еще один кусок порезал сухожилие мизинца.