Когда Аннушка была совсем маленькой, по утрам ее будил старичок домовой. Приходил и щекотал нос колоском так, что она, смеясь, чихала, а потом садилась на кровати, протирая кулачками заспанные глаза.

– Берендей! Ну, перестань!

– Пора вставать, маленькая хозяйка. Молоко уже на столе стынет, блинцы готовы, а ты все спишь, соня-засоня! Раздвинь шторы, впусти солнышко.

И Аннушка вставала, распахивала окно, вылезала на подоконник, щурясь от яркого света.

Садовые кикиморы таскали ей яблоки – специально выбирали самые сладкие и сочные. Лесавки угощали орешками (Аннушка часть съедала сама, а другую скармливала смешным рыжим белкам). Она бегала купаться на Жуть-речку и играла с водяницами то в салочки, то в прятки под корягами или в водяного: смысл игры заключался в том, чтобы обрызгать соседа, а самому остаться сухим…

Куда же все это ушло?

Аннушке пришлось приложить руку к груди, чтобы унять сердце, вдруг застучавшее часто-часто. Она вспомнила, как в школе ее впервые подняли на смех. Мол, выдумываешь ты все, Анька! Никакой нечисти не бывает, сказки это! И ладно бы только одноклассники ржали, но учительница их тоже поддержала. А потом строго сказала:

– Врать – это очень плохо, Анна. Хорошие девочки так себя не ведут.

А ей хотелось быть хорошей и чтобы любили. Это позже Аннушка поняла: что бы она ни делала, а всем на свете мил не будешь. Прозвище «Анка-врушка» пристало к ней да так и не отлипло до последнего класса, хотя она больше никогда не рассказывала о своих волшебных друзьях. Да и рассказывать было толком нечего: она перестала болтать с домовым, не брала больше дары кикимор и лесавок, отмалчивалась, когда мавки брызгались водой… а однажды просто перестала их видеть.

Только теперь она вспомнила, как мать обещала передать ей свой колдовской дар (мол, подрастешь – станешь ведьмой-хранительницей Дивнозёрья) – и свой дерзкий ответ:

– Ты чего несешь, мать? Хватит с меня этих глупых суеверий. Нас в пионеры на следующей неделе принимать будут. А настоящие пионеры не верят ни в бога, ни в черта. Эх, что ж ты у меня такая необразованная…

С тех пор все – как отрезало. Настоящее волшебство – штука тонкая: не хочешь его замечать, настаивать не будет. Потом, правда, уже и захочешь – не увидишь. Поэтому часто бывает так, что дети замечают волшебные вещи, а взрослые – нет. Аннушка просто рано повзрослела…

– Ну чего ты сейчас-то хочешь, мам? – Она в сердцах звякнула чашкой о щербатое блюдечко. – У меня уже давно другая жизнь. Не нужно мне твое волшебство, одна морока с ним. Меня люди и так всю жизнь за дурочку и врушку держали, остроухой кикиморой дразнили. Я с первой же зарплаты в городе пластику ушей сделала, чтобы от нормальных людей не отличаться. Тебе, может, и привычно всю жизнь одной куковать, а я замуж хочу выйти, бизнес свой открыть, деньги зарабатывать хорошие, за границу съездить, на море…

– Анют, ну тогда скажи это не мне, – вздохнула мать. – Пускай уже Дивнозёрье тебя отпустит раз и навсегда. В нашем роду с давних пор рождались девочки со способностью видеть незримое. А в тебе еще и дивья кровь. Твой отец не человеком был, понимаешь?

Аннушка, конечно, знала это, но тоже вытеснила из памяти. Эх, ну почему ей нельзя быть самой обычной девчонкой, безо всей этой волшебной ерунды?

– Ладно. – Она поправила челку (перед поездкой постриглась по последней моде, а мама даже не заметила, обидно!). – Как мне отказаться от дара? В поле выйти покричать?

– А хоть бы и в поле. Сегодня же Живин день. Те, кому надо, – услышат. Только захвати с собой даров, чтобы не разгневались добрые соседушки. Ты же вроде как их милость отвергать собираешься.