Я сыграла Каренину в экспериментальной работе Шолохова, в которой на нас были бежевые комбинезоны, создающие иллюзию голого тела. Это было опасно, пошло, но безумно красиво.

Я до последнего ждала, что ворвётся Борис... Появится, утащит меня со сцены, изнасилует прямо в зрительном зале.

Но он не объявился, а спектакль вызвал ажиотаж…

Но именно в день спектакля, когда родители должны были порадоваться за меня, преподнести букет и пожелать удачи, они сообщили, что квартиру у них грозятся забрать.

Отец попался на любви к быстрой наживе. Теперь квартиру, что они смогли купить в ипотеку, могут отобрать. Машина уже в залоге и помимо этого требуется выплата огромной суммы.

Быть выгнанным на улицу, когда тебе уже за сорок, это почти как потерять ориентир в темноте. Как потерять карабин, пока лезешь по скале. Страшно, неприятно, порой смертельно. Именно так можно стать бомжом. Как я не кричала, как не ревела от глупости моего отца, что испортил мне праздник, все было бесполезно. Да и когда слезы помогали делу?

И я, конечно, говорю родителям, что мы будем снимать квартиру вместе. Но такое резкое ухудшение дел отца не оставляет меня равнодушной.

И пусть я не детектив, но пару наводящих вопросов, пока мы сидим на кухне и пьем чай, могу задать.

– А как так вышло… Что за выгодное дело?

– Ну понимаешь, – накатил отец и стал рассказывать.

Появился человек, который сказал, что можно через несколько карт, которые отец оформит на свое имя, отмыть крупную сумму денег. Отец получил бы долю, которую смог бы потратить на новый дом и машину.

– Я так хотел для нас финансовой безопасности. Так хотел, чтобы все проблемы разрешились. Хотел свозить вас отдохнуть, хоть раз в жизни.

Слушать отца и его стенания у меня настроения не было. А появление такого человека выглядело как минимум подозрительно.

– Где ты с ним познакомился?

– В спортивном баре. Мы выпивали, и он спросил, где я работаю, официально ли… И рассказал о схеме, на которой разбогател. Он не настаивал. Я сам захотел попробовать. Но все обернулось против меня. Деньги через карты прошли и на меня спустили судебных исполнителей. А вот они в праве забрать даже зубочистку, если таковая попадает под реестр.

И вот все вроде бы в рассказе гладко. Отец всегда был жаден до халявы. Только траты на лотерейные билеты порой превышали разумные приделы, а сколько раз его ловили на мелком воровстве на заводе Бориса, не счесть. И только теперь понятно, почему не увольняли.

– А как выглядел тот незнакомец?

– Да я уже и не помню. Он только мои данные записал и взял расписку. Вот с этой распиской меня и взяли.

И слушая отца, плач матери у меня в голове сидели всего два слова.

«Сама придешь».

Ночью я долго размышляла, что они могли значить, но судя по всему, придется пойти и выяснить, имеет ли он отношение к проблемам отца.

Прямо с утра, делая из себя настоящую конфетку, иду раз и навсегда выяснить отношения… Раз и навсегда. И сегодня я не растекусь лужицей, потому что он снова посягнул на святое, на благополучие и комфорт моих родителей.

– У себя? – спрашиваю я, и секретарь, словно зная, что я появлюсь сегодня, открывает мне двери в святая святых. В кабинет Распутина.

Но Борис рассматривает документы, и даже хлопок двери не заставляет его вздрогнуть. И я долго рассматриваю его темную голову, его широкий размах плеч, скрытый темным пиджаком. И чувствую, как горло стягивает страхом. Чувствую, как боль заполняет все мое существо, а глаза слезятся. Словно вот оно, мое солнце, и я смотрю прямо на него. И оно настолько горячее, что грозит меня сжечь.

И пока меня ломает, он так и сидит, не шелохнувшись. Что–то читает, расписывается, словно я пустое место. Словно все мои старания, платье куполом, черный капрон, гладкий шелк волос остаются незамеченными.