С возвращением Хагена Айге сделалась пугливой и скрытной. Она больше не выходила из нашей комнаты и словно бы сторонилась жениха. Я искренне не понимала, почему она поступает так. Стоило не молчать, а высказать то, что было на душе.
Что и говорить, я просто перестала понимать сестру. Здесь, на чужбине, и она стала другой. Чужой. Даже нелюдимой.
Она словно бы и не желала брака с Хагеном, но и не торопилась отказаться от него.
А вождь ходил мрачный и было заметно, что он хочет поговорить с Айге, но сестрица всячески избегала разговора, то притворялась хворой, то попросту убегала от северянина. А ему было неловко последовать за ней, но долго такие игры продолжаться не могли и наступил день, когда я стала невольной свидетельницей их разговора.
В то утро Хаген не явился на завтрак. Все его время занимали новые воины, которые были отобраны из тех, кто пришел проситься в дружину к Хагену Молчаливому. И Айге, прознав про такое дело, лебедушкой выплыла в зал, решив в кои-то веки поесть со всеми. Эйнар на нее только что покосился недовольно. Он, как и я, не одобрял молчания Айге, но не вмешивался в жизнь своего сына, решив, что молодые должны сами разобраться меж собой.
Я догадывалась, что Айге просто хотела побыть рядом с Акке, ведь молодой воин уже совсем скоро должен был отплыть от родного берега и вернуться лишь к зиме до начала лютых штормов. Она, уже почти не скрывая чувств, глядела на сына Эйнара и все бы ничего, не войди в зал Хаген.
Завидев вождя, рабыни бросились к столу. Ему подали чистую тарелку, насыпали каши, сдобренной медом, и налили родниковой воды в широкую серебряную чашу. Я заметила, как вздрогнула всем телом Айге и будто бы поблекнув, уставилась взглядом в свою тарелку, не желая ни говорить, ни глядеть на кого бы то ни было. Да только вождю уже надоело бегать за ней и,завтракая, он, не глядя более ни на кого, громко произнес:
- Айге, останешься в зале после трапезы. Поговорить нам надо.
Сестрица сделалась белее полотна. Она вскинула голову и посмотрела сперва на Хагена, затем на Акке, а уж потом и мне досталось от ее испуганного взгляда.
Она не нашла в себе силы отказать и только кивнула, когда поняла, что разговору быть.
Акке даже не глядел на нее. И я опасалась, что сама того не желая, стала невольной причиной несчастья сестры. Ведь, если бы не я, возможно, Акке обратил бы внимание на красавицу Айге.
Завтрак прошел в тяжелом молчании. Первым из-за стола ушел Эйнар. Передвигался он споро, помогая себе обрубками ног. За ним стол покинули и Акке с лучшими своими людьми, которым выпала честь трапезничать за столом с вождем и его семьей. Поднялась на ноги и я, понимая, что не стану мешать разговору. Да только уйти далеко не смогла. Не позволили.
- Останься, Данка! – почти взмолилась Айге, едва завидев, как я делаю шаг в сторону двери.
- Айге, - я повернулась к сестрице, испытывая неловкость от ее просьбы. Там, где двое будут говорить о чувствах, или об их отсутствии, нет места третьему. Да только глаза у Айге стали размером с добрую плошку, а Хаген удивил, бросив равнодушное:
- А что, оставайся. Меж нами нет тайн, - сам вытер губы и, отодвинув от себя опустевшую тарелку, залпом осушил чашу с водой и громко поставил ее на стол.
Подоспевшие рабыни подхватили посуду и быстро ушли, оставив нас троих в тишине, наполненной треском огня в очаге.
Хаген решительно поднялся, подошел к моей сестрице. Я стояла на месте, уверенная в том, что моя помощь ей не понадобится. И зачем только она попросила меня остаться? Неужели не может дать ответ жениху находясь наедине? А так, мне самой неловко стало от напряжения, повисшего в воздухе. Вот не иначе, мгновение спустя прогремит гром да вспыхнет молния, брошенная сильной рукой небесного бога.