– У чертей, признаться, таких когтей я тоже не видал, а вот у одного покойника случилось видеть… Это я в Ревеле… не знаешь, есть такой город у нас – Ревель? – обращается к своей Катеваре Дельвиг.

– Я слыхала! – заявляет другая.

– Ну вот… В Ревеле, в старом соборе… В нем уж теперь не служат, и это не русский собор… И вот в нем лежат такие мощи…

Но первую девицу возмущает такая явная нелепость:

– Как это? Не русский собор и вдруг мощи в нем! Вот врет, только не на дурочку напал!

Это веселит Пушкина:

– Ха-ха-ха! А что, брат Дельвиг? Это тебе не лицеисты, чтобы им истории всякие выдумывать!

– Сущая правда! Если бы я это придумал! Сам видел, своими глазами! – убеждает он Катюварю.

– А в очках тогда был или без очков? – справляется та.

– Браво! Ха-ха-ха! Пей! Ма-лад-ца! – кричит Пушкин.

Но Дельвиг продолжает спокойно:

– Был я в очках и отлично все видел… Мощи эти были одного герцога дю-Круа, герцога, понимаешь? – (Тормошит первую девицу.) – Это даже больше чем князь! Но был он великий грешник: не платил никому долгов. И накопилось за ним целых восемьдесят тысяч талеров долгу! И вот духовенство выставило его за такой грех из собора да на мороз! Покойник промерз, как железо… А потом сунули тело его в такую селитряную пещеру!.. селитряную, поняла? Он там проселитрился, как ветчина… Да так и остался, какой был умерши. Только ногти отросли у него, как вот у этого грешника. – (Показывает на Пушкина.) – И лежит он в соборе нетронуто, как вчера умер, вот уж 125 лет! И его показывает там кистер за деньги… Поезжай как-нибудь, если наберешь денег, увидишь.

– Вот соврал-то – недорого взял! – не верит вторая девица, а первая девица, показывая пальцем на Пушкина, хохочет:

– А у этого-то какие же ногти вырастут, как помрет? В аршин, ей-богу, в аршин! Мамочка! Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха! – вторит ей Пушкин. – А мне и в голову не пришло такое! Ма-лад-ца! Пей!

– Гитары нет у вас тут? А то бы сыграли… – заученно спрашивает одна из девиц, но раздается стук в двери.

– Никак стучат? – говорит другая.

Кто-то пришел совсем не вовремя, и это сердит Пушкина:

– Какой там еще черт? Вот уж некстати!

Но он встает и идет к двери, запахивая халат.

Тем временем вторая девица справляется у Дельвига:

– Насчет мощей-то немецких соврал али правда?

– Истинная правда, – отвечает, прислушиваясь, Дельвиг.

– Поэтому он святой, этот… князь? – любопытствует девица.

– Первостатейный мерзавец! – отвечает Дельвиг.

Отворяется дверь. Входит Пушкин и с ним Лужин, его знакомец по Москве.

– Г-н Лужин, из Москвы… – возбужденно говорит Пушкин Дельвигу – Это Дельвиг… барон Дельвиг, поэт.

Лужин и Дельвиг подают друг другу руки. Лужин смотрит на девиц, девицы на Лужина.

– А это – Кативари… – продолжает Пушкин. – Они сейчас уйдут… Раздевайтесь! Садитесь.

Лужин, улыбаясь конфузливо, садится было, но тут же встает.

– Нет, я ведь только на одну минуту, Александр Сергеич! И раздеваться не буду, простите! Меня ждут внизу мои… с кем я сюда зашел… Я просто выполняю поручение Вяземского, Петра Андреича… На одном балу видал я м-м Гончарову и дочку ее, Натали…

– Как? Натали, Натали видали? – весь так и вскидывается Пушкин, просияв необычайно.

– Да, и по строжайшему приказу Петра Андреича заговорил с ними о вас, – сообщает Лужин.

– Обо мне?.. И что же? Что они? – меняясь в лице, спрашивает поэт.

– Обе они, и мать, и дочь, передавали вам поклон… Сердечный поклон… это было подчеркнуто мамашей… сердечный!

– Неужели? – попеременно то бледнеет, то краснеет Пушкин.

– Очень им хотелось знать, когда вы соберетесь опять в Москву… – продолжает Лужин.

– В Москву? Вот какое совпадение желаний! Я… Я сегодня ночью собирался ехать в Москву! Я совершенно собрался было ехать в Москву, да вот пришел он… вот пришел Дельвиг и задержал… Родной мой! Какую вы мне привезли радость! – И Пушкин бросается обнимать Лужина.