8. Глава 8

Прикосновения Савельевой отбрасывают меня на восемь лет назад. Ни дня без треклятых воспоминаний. А сучке удалось раскрасить их красками, оживить. Я снова там…

- Помни мою доброту, кусок говна, - за спиной раздается ехидный смешок, меня вталкивают в маленькое помещение. Стол, два стула. На стенах в углах плесень.

Опускаюсь на пол. Сесть на стул нет сил, ребра переломаны. Из ран сочится кровь. Она льется не переставая. Только порезы начинаю затягиваться. Наносят свежие. Пытать так, чтобы не оставлять следов – это не про них. Они только рожу не трогают. А в остальном не сдерживают себя.

Через минут пять открывается дверь. Она замирает на пороге. Бледная, испуганная, подносит руку к губам, ахает.

- Милый, что они с тобой сотворили?! Как же так, - делает неуверенный шаг ко мне.

- Не переживай. Нормально все, - собираю последние силы. Закусываю губу, стараюсь не замечать боль. Нельзя показывать, как мне хреново. Ей нельзя волноваться.

- Как же нормально, - съезжает по стене на пол. – Русланчик, что же снами бууудеееет, - сотрясается в рыданиях.

- Перестань, чего ты. Прорвемся, - пытаюсь говорить бодро. А у самого душа на разрыв. – Как тебя вообще пропустили?

- Все свои украшения отдала, все, что было, на стол выложила. У меня же доступа к счетам нет. Все что удалось найти, отдала - она вздыхает, подползает ко мне на коленях, слезы на ресницах, голубые глаза – океан горечи. – Это все неважно, Русланчик, - холодной рукой проводит по лицу. Нежные, тонкие пальцы дрожат. – Они же тут тебя… до смерти… а как мы без тебя?

- Не переживай, бабки у тебя будут. На все хватит, - в глазах кровавые круги, все плывет. А я пытаюсь выдавить из себя подобие улыбки. – И я тут не пропаду. Кончать меня им резона нет.

- Ты не все знаешь, - всхлипывает, опускает голову, белые локоны закрывают лицо, - Они… они сказали, если ты не подпишешь… если не признаешься… они придут ко мне… - оголяет плечо, там расплывается огромный синяк.

- Мрази!Твари гребаные! - от бессилия забываю про боль. Стискиваю зубы. – Что тебе еще говорили? Они тебя били?

– Русанчик, мне то, что я все стерплю… - обхватывает мое лицо ладонями, осыпает нежными, беспорядочными поцелуями, - Но я боюсь за него… они предупредили… - измазывает меня своими слезами, - Что если ты и дальше не будешь сговорчивым… то, - берет мои руки в наручниках, задирает свою блузку и кладет их на едва округлившийся живот, - он не родится… они убьют нашего малыша, - воет, навзрыд, истерически, с надрывом.

Меня охватывает паника. Впервые в жизни. Лихорадочно соображаю, что могу сделать, сидя взаперти, как зверь в клетке.

- Они получат бабки. Сколько захотят. И тебе сваливать надо. Из страны. Подальше от этой грязи. Главное, не паникуй, справимся, - смотрю в ангельское личико, убитое горем. И ненавижу себя за бессилие.

- Твой сыночек уже толкается, - всхлипывая, проводит моими руками по своему животу. – А они… меня из-под земли достанут. Так и сказали. Я же под наблюдением. Они следят. Знают каждый мой шаг… - кладет голову мне на грудь. – Русланчик, миленький, подпиши, что они просят. А с деньгами мы их обманем. Надо весь бизнес переписать, чтобы ты для них не имел ценности. На Игоря. На меня нельзя. Но признание подписать надо будет. И мы тебя вытащим. Поверь, я найду способ! – целует грудь, шею, поднимается к лицу, впивается в губы, отчаянно, страстно. – Я не оставлю тебя тут. Игорь, он нам поможет. У него есть план! Он с нами! Мы не одни! – говорит быстро, заплетающимся языком, слезы ручьями текут по щекам.

Дверь открывается. Она пугливо смотрит на хищно оскалившегося бугая. Прижимается ко мне крепче. В надежде, что смогу защитить. А я ни хрена не могу. Бессилие. Ад.