Я и сама сейчас не в лучшем состоянии. Это надо было…Это… до сих пор не могу подобрать слов. Привезти сюда свою любовницу, на всеобщее обозрение, в такой момент, который касается наших детей.

— Леон избил своего одноклассника. — укоризненно отвечает ему директор: — С не присущей ему яростью. Это ненормальное и недопустимое поведение. Я думаю, вы понимаете, что как родители..

— Безусловно понимаем, — перебиваю, потому что не намерена выслушивать, как отсчитывают нас, хотя уверена есть за что: — Но мой ребенок, наш… не стал бы без причины причинять кому-то вред. В чем была ситуация? — смотрю на директора, не давая слабины во взгляде.

Однако, чувствую, что на меня еще и смотрят сбоку. Эти глаза оставляют буквально ожоги на лице и теле. Потому что сейчас он никакого права не имеет ни смотреть, ни даже говорить со мной.

Директор складывает руки в замок, и немного тянет.

— Марк Говоров высказал что-то нелестное в адрес вашей семьи.

Прикрываю глаза, вновь ощущая груз того, что мой сын испытывает трудности только из-за нас. Даже не потому что он подросток, и в какой-то степени может себе позволить короткий период бунтарства.

Посылаю взгляд в Демида, тот потирает щетину, отворачиваясь. Сам вероятно понимает из-за чего мы здесь оказались.

— То есть, — металл в голосе Демида так и чувствуется: — Хотите сказать, что парню, который не уважает и не имеет воспитания пара кулаков от моего сына были лишними?!

Прекрасно понимаю, что делает Демид. И даже если не приемлю его методы, то тут абсолютно с ним согласна.

— Вы же понимаете, Демид Романович, что подростки…это не всегда по правилам, однако мордобой, прошу прощения, не входит в исключения.

— Замечательно, тогда зарубите себе на носу, что мой ребенок будет отвечать на подлые поступки сверстников. А если вы ждёте от Леона, чтобы он подтирал сопли кулаком уходя и отмалчиваясь, то будем вынуждены отменить все взносы в ваш бюджет и перевести сына в более качественное место, — Демид это говорит, даже слегка расслабленно, но я вижу, что он напряжен не меньше директора, у которого на слове взносы глаза вылезли из орбит.

— Идем, Ди. Я думаю, Святослав Валерьевич нашу позицию услышал.

— Мы поговорим с сыном, но и вы не оставляйте без внимания тот факт, что оскорбления в адрес семей учащихся, это не та модель, которую вы можете поощрять отсутствием наказания. До свидания.

Встаю, а Демид придерживает дверь, пропуская меня вперед.

Это ощущение сплоченности даже на какой-то миг мне напоминает нас, но как только мы выходим из кабинета, оно лопается как мыльный пузырь.

— Я улажу, — говорит Демид мне в спину.

— Будь добр. И я надеюсь, что ты не похлопаешь его по плечу, а объяснишь, Демид, что судачить будут в любом случае. Твоя задача лишь донести до ребенка, что не нужно на это обращать внимание.

— Подожди, — хватает за руку, которую я тут же одергиваю: — Ты больше не хочешь ничего мне сказать? — хмуро задаёт вопрос.

Отрицательно качаю головой, вновь разворачиваясь у выхода из здания.

— Диана, перестань и вернись домой.

Приказной тон узнаю, только теперь он отчего то не вызывает ничего.

— Демид, ты услышал меня по телефону. И я уверена ты не из тех людей, которым требуется повторять.

— Да твою мать, Ди! Живи в доме, ну что за идиотизм, жить с родителями!

Останавливаюсь, считаю про себя до трех. Ощущение, что как будто все колющие предметы медленно вонзаются в кожу. Но вздергиваю подбородок, оттесняя боль, позже я смогу вдоволь насытиться тем, какой жалкой он меня сегодня выставил.

— Я не хочу жить в том доме, — поворачиваясь отвечаю вполне спокойно, что вероятно еще больше выводит его из себя: — Не хочу тебя видеть, Демид.