Жили у них в деревне старичок со старушкой, им ещё тогда уж досмотр был нужен. Дом у них хороший был – две избы на одних просторных сенях, а детей в живых не осталось. Вот к ним «в дети» и привёл Василий своего сына с молодой женой. Шибко тогда Семён Васильич на отца своего осерчал, ну, со временем всё же примирились. Семён, хоть жил в чужом доме, помогал отцу со строительством нового большого дома в два этажа. Отец, будучи местным наставником староверов, мечтал на первом этаже большую молельню для всей деревни устроить, а сам с семьёй планировал жить на втором этаже. Семён однажды не утерпел, спросил отца, дозволит ли отец ему со своей семьёй тоже жить в новом доме. Отец отказал. Сказал: мол, ты, Сёма, парень бойкий да хваткий, и без меня проживёшь, сам как надо в жизни устроишься. А Ефрем у нас тихоней уродился, он со мною жить будет. Ох и обидными тогда Семёну отцовские слова показались, хоть он вроде и похвалил старшего сына.

Старичок вскоре умер, а старушка – все её Лёлей звали – и по сей день жива. Когда власть переменилась и сунулись было к Семёну местные активисты, у него хорошая отговорка оказалась: «Да вы что, мужики, у меня и дома-то своего нет. Лёля всему владелица, а я, сами знаете, чужой ей человек, досматриваю её за угол в её дому». Угол – не угол, семья Семёна целую избу занимала, но старушку беспокоить не стали. Уважаемая была старушка. И вредная-я-я – отходить своей клюкой по хребтине могла запросто кого угодно. Не терпела, чтоб ей перечили. Это уж каждому в Кармале известно было.

Подивился тогда Семён отцовской прозорливости, а теперь вот сам гадал, как поступить, чтоб дочке жизнь не порушить. По теперешним временам выходило, что надёжнее с голытьбой породниться.

– Пойдёшь за меня?

– Пойду!

Вот и все ухаживания. Отец с матерью согласия дочери и не спросили. Без неё всё решили. А Нася и рада. Мечтала она о Ванюше. Перебирала в памяти все те немногие моменты, когда встречались их взгляды, касались руки. Особенно тот, самый первый случай, когда сидела на его коленке посреди хоровода. «Как Ванюшка по горенке похаживает…» – всё звучала в голове та песня.

И вот она, мечта её, смотрит на неё снизу синими глазами, а в глазах мольба:

– Пойдёшь за меня?

– Пойду.

Уговорились свадьбу через неделю справить, а людям пока не говорить, что Нася просватана. Что языком зря мести? Через неделю приехал Ваня с матерью да со старшим братом, посидели чуток за столом с роднёй, погрузили сундук с приданым на сани, сзади к саням телушку годовалую привязали – тоже приданое – и прощай, родимый дом.

По деревенскому обычаю должен бы жених невесту от крыльца до саней на руках нести, да тут незадача: Нася – девка крепкая, полнотелая. Ваня рядом с ней несолидно выглядит: шибко худой, одежонка вокруг него на ветру как об жердиночку бьётся. Возьмёт на руки – ещё, поди, и не удержит невесту. Вот сраму-то будет! А народ уж со всей деревни собрался, ребятишки все заборы облепили, ждут – что будет? Насе тоже не с руки жениха перед людьми позорить, но – ему решать. А он не растерялся, видно, заранее этот момент обдумал. Посмотрел невесте в глаза:

– Обещалась идти за мной, так иди! – и руку подаёт. Так и прошли по двору рядом, за руки держась.

Василиса Дмитриевна всё боялась, что невестушка и за стол-то с ними не сядет, и пищей их побрезгует. Да и что там есть: утром – квас с хреном, вечером – редька с квасом, а в обед – толчёный лук. Иван тоже побаивался, как-то семейная жизнь его сложится. Первый раз женился, опыта-то нет никакого. А Нася как вошла в дом – будто век здесь жила. Ну и пусть домок маленький да бедный, половичок на полу латаный-перелатаный, занавесок на окнах и вовсе нет. Это всё дело наживное. Главное – Иван рядом. К любой работе она приучена, приучена и мужа с матерью слушаться, маменькой свекровь с первого дня назвала. Василиса не смела помыкать новой снохой, как прежними, боялась спугнуть удачу. Старалась быть ласковой. Однако о кроснах своих Василисе пришлось забыть: Нася ушла работать в колхоз вместе с мужем. Советская власть бабью домашнюю работу считала теперь пережитком прошлого. А если кто из баб по этому поводу пробовал роптать, начальство грозилось забрать в колхоз всю скотину до последней курицы и весь огород до последней морковной грядки. Мол, в колхозе будет вся ваша работа, а дома тогда уж только щи варите да печь боками давите.