– Где одна? Вон Катька с ней. А Спиридона и правда не видать.

Марию по деревенскому обычаю за глаза называли по имени мужа – Спиридонихой. От её визита не ожидали ничего хорошего. Так и вышло. Мария вошла в избу с зарёванным лицом. У Катьки, её младшей дочки, не утёртые сопли висели до нижней губы, и умывалась она, было видно, слезами. Слёзы размазали грязь на детском личике, да так и высохли.

Анна сразу увела девочку к умывальнику в уголке за печкой, помогла раздеться, умыла, принялась расчёсывать гребнем колтуны на голове ребёнка. Никогда раньше дети Спиридона не были такими неухоженными. «Видать, что-то серьёзное стряслось», – раздумывала Анна, занимаясь с Катькой. Своих детей у них с Иваном так и не случилось, и Анна тосковала, глядя на чужих, при любом случае с удовольствием возилась с детишками.

Марию усадили за стол с картофельными шаньгами, которые аппетитно пахли на столе. Василиса напекла их сыну на дорожку.

– Вот, испей кваску, шанежку покушай да расскажи, что стряслось. Вижу, не с доброй вестью пришла, – приговаривала Василиса, придвигая блюдо поближе к гостье. Сама поглядывала на старшего сына: дескать, понимаю, не ко времени гостья, да что делать?

Мария машинально взяла шаньгу, откусила, безучастно жевала, глядя в пространство перед собой.

– Да не томи, говори, что стряслось? – Василиса крепко взяла её за плечи, не спросила, приказала.

– Всю семью загубил, ирод проклятый! – наконец еле слышно пролепетала Спиридониха, и слёзы полились из её глаз.

– Не реви! Говори толком!

В конце концов Мария взяла себя в руки и поведала ужасную историю:

– Ефимка-то наш решил-таки жениться на Шуре Матвеевой. Они уж с лета вместе жили, а тут в сельсовет сходили, зарегистрировались да решили отметить это дело по-родственному.

В этом месте рассказа Марья виновато глянула на Василису, всё же та была тоже родственницей, вдовой старшего из четверых братьев.

– Ты уж прости, Василисушка, что тебя не позвали. Так ведь на счастье твоё не позвали. Вот что приключилось-то. Собираемся мы с моим Спиридоном в гости, а тут Васька пришёл, сестры моей двоюродной, Вальки, сын. Говорит, мать просит: не дадите ли мучицы, сколь сможете. А Спиря мой недоволен, говорит: что, мол, Васька, комсомол твой тебя не кормит? А Васька этот, дурак, в комсомол как раз записался. Отца у них на войне убило, вот и живут с ребятишками одни, перебиваются, вот как вы.

На этих словах Ваню передёрнуло. Ничего они не перебиваются, справно живут. Если б не колхоз да не лесозаготовки, вовсе бы хорошо было. Но возражать тётке не стал.

– Ну вот, – продолжила рассказ Мария. – Я Спиридона уняла, мол, давай поможем маленько, родня всё ж таки. Спиря говорит: «Делай как знаешь, да с меня потом не спрашивай», – и вышел из избы в сердцах, во дворе меня ждал. Я мешочек у Васьки взяла и в чулан за мукой, а Васька в сенках стоит, ждёт. Ну и высмотрел, паршивец, где у нас мука хранится. А муки-то у нас всего мешок и остался. Спиридону сколь говорила сусек починить да муку пересыпать, так ведь нет. Нагребла я Ваське мучицы, он и ушёл. «Спасибо, – сказал, – тётка Мария», – и ушёл с мукой-то.

А мы к Ефиму, они на той же улице, наискосок от нас живут, знаешь где. Гурьян с Катериной уж там. Соседей кой-кого позвали, из своих, из староверов. Ну и выпили, конечно, за здоровье молодых. Изрядно выпили. Ты же знаешь, Василисушка, мужики наши никогда особо пьющими не были, а тут такое расстройство с этими колхозами, прям не знаем, что и делать, куда бежать. И свадьба не в свадьбу, беда одна.

Посидели, выпили, ни песен, ни басен, одни охи да вздохи. Мужики меж собой судачат, советуются, как дальше жить. А чего судить-то? Мы ж теперь сами себе не хозяева. Что сельсовет скажет, то и делаем. Вот мы со Спиридоном первые домой и пошли. Спирю-то из стороны в сторону мотат, еле дошли. Только дверь в сени отворили – сквозняком так и потянуло. Я глянула – окошечко у нас там, в конце, небольшое, помнишь? Глянула – стекло-то в оконце выставлено, дверца в чулан отворена. Я в чулан – нет муки, только след мучной по полу. Кричу: «Спиридон! Муку украли!» Он к окну – а там следы прямёхонько от окна и через весь огород так и чернеют. Снег-от сколь раз уж выпадал, да всё таял, а тут, пока мы гуляли, такой белый выпал, следы-то на нём чёрные-е-е. Он, паршивец, видать, пока в окно к нам лазал, снег-от на беду ему и выпал.