– Ну что, десантура!? – Хряпин был раздражён до крайности. – Молодые, выйти из строя на три шага!

Ротный строй выпустил нас, мы вышли, отчеканив три шага, затем сделали разворот с приставлением ноги со слегка молодцеватым щелчком.

– Вот! – Он выскочил из-за нас и разместился между нами и строем. – Вот! Гусары! Молодцы!!!

Повисла пауза, томительная и стыдливая пауза, во время которой он пристально вглядывался в наши лица.

– Что?! Я смотрю, вас уже натянули! – Нет красок передать его эмоции, которые отражались на всём: на лице, на руках и даже на теле. – Надеюсь, никто из вас женщиной за ночь не стал? Нет?! Ну, девственность из вас потеряли почти все? Но ведь так скоро и менструация придёт! А после того что?! Правильно, мужской коллектив примет женскую команду в виде молодого пополнения пока ещё девушек! Или всё же уже женщин?!.

Он повернулся к строю и подождал, пока третья часть роты, не присутствовавшая на зарядке, займёт свои места. Последним, заправляясь на ходу, подошёл мой земляк.

– Ну конечно, Горбунов – ты у нас самый нерасторопный – наверно, самый незаменимый? Давно на губе не был?! Может напомнить?!

– Не надо, товарищ капитан.

– Что не надо? Ты сегодня где ночевал?

– На ЭПЭСке.

– Ну да, реабилитация после поражения прав?! Водку или спирт не изволили кушать?! – В голосе капитана было достаточно злости и иронии.

В какой-то момент времени мне показалось, что стоит довериться этому человеку, и произойдёт чудо, но внутренний голос тряс за руку и требовал подождать.

– Так, – подытожил он, – в ваших рядах слабоумков появились Питекантропы!

Рота, ранее движимая колебанием воздуха и ухмылками, замерла, словно вот сейчас всем приказали умереть.

– А что вы так удивились?! Тут и пояснять нечего. Вы своей репой даже подумать не можете, у вас, вернее, у некоторых из вас в ней вместо овощной каши понос. Ну так подойдите к зеркалу и поплюйте им в своё отражение!

Паузы, вставляемые в его монолог, нужны были лишь для набора воздуха, которого ему требовалось очень много, так как говорил он пулемётными очередями без перевода духа.

– Вы даже не мародёры! Я опять оговорюсь, что пока не все! Те хоть следов не оставляют – взяли и исчезли! И не дебилы – у них хоть простейшая, но есть всё же защитная реакция! Вы – Питекантропы! Недочеловеки, которые совершенно не различают цвета и не могут предугадать последствий совершённых ими деяний!

Рота молчала, можно было видеть каждого, кто причастен, а кто нет к переодеванию, которое привело к этому маскараду с вступительным диалогом, посвящённым нашему приходу в часть.

– У вас что, полностью отсутствуют зачатки разума? Так как же вы собираетесь на гражданке строгать детей? У вас ведь не получится!!! Там, если знаете, а если нет, то я подскажу, есть две дырки! Так я уверен, что вы попадёте не в ту! И слава Богу!!! У вас не будет вашего продолжения, которое не будет стремиться в десантные войска, чтобы так бездарно мародёрить молодых!

Он не стал продолжать, а, повернувшись к нам, приказал: – Младший сержант Смирнов, введите вновь прибывших в расположение и постройтесь перед Ленинской комнатой.

Дима вышел из нашей шеренги и начал отдавать команды.

– Евгенич, пропусти этих в Ленинскую комнату, – сказал ротный, обращаясь к всё ещё стоявшему на крыльце старшине первой роты.

– Проходите, проходите, богатыри. – Он с довольной миной откупорил проход и услужливо встал сбоку.

Вид, конечно, был печальным. Только я оставался в первозданном тельнике, который мне выдали за день до исхода из учебного батальона.

Если бы вы знали, как мы ими гордились. Всё лето мы провели в майках, но очень хотелось, ну просто очень, полноценную тельняшку. Мечталось, что она пройдёт со мной до конца моей службы, и чтобы никогда её не опозорить. Сейчас же мои сокурсники стояли в рваных обносках и безразмерном тряпье – то, что на них было одето, по-другому не назовёшь.