«Мы изначально были больны». Каждый по-своему. Но – больны. Никто не сопротивлялся этому выжигающему нутро чувству. Такое пламя должно было вспыхнуть и погаснуть за считанные месяцы, но это продолжалось долго, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Оголяло нервы и било по живому, и они болели вместе, до тех пор, пока болезнь не поглотила их, став абсолютно неизлечимой. И каждый раз они ходили по краю, и каждый раз умудрялись выжить. Им не хватало совсем немного, чтобы стать единым целым. Им всего лишь мешали тела.

– Вам необычайно повезло, – молоденькая медсестра наложила Дэвиду больше десяти швов, ровно по длине раны, тянувшейся от локтя до запястья, – Осколок разрезал мышцы прямо вдоль, не доходя до кости. Надо же… не задето ни одного большого нерва. Сухожилия тоже целы. В моей практике такое встречается не часто. Да вы просто счастливчик.

Странная, однако, у него удача. Любой другой везунчик на его месте отклонил бы эту раскаленную пластину одним только взглядом, она вонзилась бы рядом, буквально в нескольких миллиметрах от кончика носа и угрожающе шипела, но не причинила бы никакого вреда. Вот настоящая удача. А сейчас у него на руке порванная кожа, раскуроченное запекшиеся мясо, которое пахнет кровью и еще чем-то жареным и вкусным, отчего его начинало тошнить. Ему достаточно и бедняги Барри. Не хватало еще, чтобы он чувствовал слюноотделение на самого себя, хотя Дэвид был достаточно голоден.

Наверное, Дэвид ощущал бы отвращение гораздо сильнее, если хотя бы немного чувствовал рану. Но он не чувствовал. И вовсе не из-за того, что главные нервы не были повреждены, и сухожилия целы. Полет Миражей заморозил его нервы, и Дэвид удивлялся, как еще может двигать рукой, если ничего не чувствует. Скорее всего, ему уже не попасть по цели, если вдруг придется стрелять.

«Даже хорошо, что моя правая рука повреждена, – внезапно подумал Дэвид. – Это очень уважительная причина, почему я не могу ею пользоваться. Это точно. Лишь бы мне не пришлось больше стрелять».

И никакое это не везение. Больше походило на полосу странных несчастий, которые только притворялась удачей, пряча свое истинное лицо.

Где-то вдали все еще дымилась гигантская змея, подогревая раскаленным телом и без того горячий воздух пустыни, а голова ее, напротив, все замерзала и замерзала, выплевывая вверх облака морозного пара. Вокруг собралась толпа выживших, отчаянных и азартных, кто еще мог стоять на своих двоих, или хотя бы на одной ноге. Сдавалось Дэвиду, что никто не уйдет, пока не разгадают загадку, ответ на которую каждый придумывал себе сам. Дэвид даже допускал, что для слишком азартных ответ на нее будет смерть, потому что жадность людей не знала никаких границ. Игроки отказывались от помощи вместо того, чтобы первыми согласиться на госпитализацию.

Госкорпорация прислала несколько отрядов полицейских, пятнадцать машин скорой помощи и бригаду техников, вместо тех, кто сгинул внутри самого большого сосуда треугольника «Магуро». Сейчас-то они стараются, сейчас-то вокруг суета, сетования на роковой случай и убеждения в полном содействии. Дэвид не хотел даже подключать общую сеть, зная, что говорят сейчас там очень сладко. Тот кредитор тоже говорил очень сладко и обманул его на целых полмиллиона монеро, и тот торговец тоже говорил сладко, а в итоге украл свои же товары из кармана умершего дроида, да и Кубик остался без инструкции.

Сладкие речи хороши, если они правдивы, но обычно они потому и сладкие, что в них изначально задумывался подвох. Такой подвох сейчас зияет на его руке под десятью швами – от локтя и до запястья. А вокруг разбросаны куски раскаленного железа, кое-где виднелись целые островки сплавленного песка, превратившегося в стекло, к тому же везде были разбросаны трупы.