– Изрублен весь… – Говорит не мне, а спутнице. – Живой доселе неведомой силой держится.

– Он не один здесь не из степняков. Дюжина ещё таких, как он, только все мёртвые – Та зыркает по сторонам. – Десять рук покрошили, коней с десяток вместе с седоками порублено. Что за сила такая? Эта сила, верно, и держит…

– Только не осталось в нём её больше. – Девица обтирает мой лоб прохладной ладонью. – Пригожий… Не жилец он, Змейка.

– Судьба значит, у него такая. – Та, которую спутница назвала Змейкой, опустилась рядом. – Не из наших. И дядьки нету рядом, чтоб подмог чем.

Отвлекаюсь от боли, сосредоточившись на их лицах. Та которая ближе, похожа на северянку, светлая волосами и лицом, с большими серыми глазами. Вторая скорее на скифку похожа, смуглая слегка и остролицая, черноволосая, чем-то схожа со степняками даже.

– Дядька не поможет…

– Любава! – Смуглянка дёргает её за плечо. – Не смей думать даже. Помни, что дядька говорил.

– Помрёт ведь… – Она смотрит на Змейку, затем переводит взгляд на меня.

– Не смей, сестра. – Та умоляет её. – Ведь мы даже уйти не можем сей же час. Себя раскроешь и нас всех погубишь. Избавь от мук и всё.

Светловолосая склоняется надо мной, чувствую нежные прикосновения к шее, чуть заметное царапание. Вся боль незаметно и быстро уходит. Я не могу шевельнуться, лишь, скосив глазами, могу видеть её светлые волосы. Чувствую мягкую ладонь на своей щеке.

– Любава, всадники! – В голосе Змейки явная паника. – Сюда скачут.

Вместо боли чувствую лишь приятную пустоту. Не чувствую тела, лишь купаюсь в ощущении нежности и счастья. Вижу снова лицо Любавы – бездонные глаза и улыбка, которой не забыть никогда. Моих губ касается что-то горячее, это попадает в рот и горло, я теряю остатки сознания в ярком омуте неизвестных эмоций, которые сменяет кромешная тьма.

Я по-прежнему не чувствую ни тела, ни глаз. Мой слух выхватывает далёкие голоса.

– Подмога это была, что князь обещал…, – Голос немолодой, но сильный. – помогли, сердешные. Дошли бы, глядишь, разом и управились.

– Он деревню спас и вас всех. – Голос Любавы тихий и печальный. – Я лишь сил ему дала малость, чтоб поправился. Ни во что не превратится он.

– Брешет упырица! Поднимется упырём или вурдалаком. – Въедливый скрипучий мужской голос звучит откуда-то сверху. – Добить его, меч в сердце, не то изведёт всех за неё.

– Я же зла никому не сделала. – Голос её всё более тихий и молящий. – За что? Защити.

Последние слова прозвучали совсем шепотом, словно шелест травы. Таким же тихим был и ответ – молодой мужской голос шептал, выплёскивая боль и горечь.

– Защитил бы или на костёр следом за тобой пошёл бы ещё вчера, пока не отвергла прилюдно. – Слышен глубокий вздох, как стон раненого. – А теперь…

– Посадник. – Скрипучий снова прогремел, как с неба. – Отойди, околдовать может.

– Забыл, что ли? Он ею давно околдован. – Сильный грубый голос прозвучал ближе. – Уйди от греха, Ратмир, не заставляй на тебя меч поднимать.

Понимаю, что творится недоброе, но я весь – лишь слух, ни тела, ни стука сердца не чувствую. И уши не закрыть, чтобы не слышать рвущий душу разговор.

Для меня всё заканчивается тихим скрипом меча.

– Не посмеешь ты умереть. – С трудом в тихом вое узнаю голос Змейки. – Она себя обрекла, чтобы ты жил.

– Где она? – Хриплю.

Встать не могу, но теперь себя чувствую. Всё чувствую, каждую жилу и мышцу, каждую царапину. И как кровь кипит по венам, тоже чувствую. Но сил даже приподняться не хватает.

– На! – Снова чувствую обжигающую влагу на губах и в горле.

Вкус странный, теперь понимаю, что пью – кровь. Кажется, с каждым глотком меня распирает сила. Когда этот поток заканчивается, сажусь и жду, пока прояснится в голове, туман рассеется. Змейка смотрит на меня впадинами тёмных выплаканных глаз.