– И вот сейчас! – Джо сделал шаг правее, продолжая указывать на однотонный участок.

– Что ты пытаешься сделать со стеной? – Брен, судя по голосу, тоже уверился в провале. – Она не испугается твоих возгласов и не убежит.

– Сейчас, подождите, сейчас…

Джо несколько раз менял положение и тыкал в белое пятно. С каждой секундой его старания всё больше походили на несмешной розыгрыш. Олаф успел украдкой зевнуть, а Саймон – недовольно глянуть на Кетти, которой он теперь задолжал обед в пиццерии, когда что-то изменилось. Наблюдатели и сами не поняли, в какой момент стена, на которую указывал Джо, была замещена голубовато-серой дверью.

Брен дёрнулся назад от неожиданности.

– Вы все тоже это видите?

– Он призвал её прямо сюда, – разочарованно протянула Кетти. – А вы думали, она только по коридорам шастает?

– Если чес-стно, то да, – выдавил ошарашенный Олаф.

– Я тоже, – сказала Шерри. – Я и представить не могла, что эта дверь может встроиться внутрь другой комнаты. Это как-то ненормально.

– Это же карманное измерение. – Джо был явно доволен собой. – Оно может появиться в любой точке, но почему-то только в пределах нашего этажа. А так хоть на полу будет. Или на потолке.

– Сочиняет. – Махнула рукой Кетти. – Никогда такого не было.

– Это не значит, что так не бывает. Ещё чуть больше экспериментов, и мы столько всего узнаем… – Джо хотел любовно погладить дверь, но наткнулся на голую стену. – А, ушла.

– Молодец. – Саймон похлопал, довольный успехом и выигранным обедом. – Я из фокусов всегда умел только средний палец откручивать.

Он продемонстрировал процесс, не особо усердно скрывая то, как согнул палец к ладони, чем вызвал смешки коллег. Глядя на их весёлый настрой, Олаф в очередной раз задумался: зачем им вообще все эти игры и разговоры, если они могут вот так легко показывать друг другу аномалии и подшучивать над ними? Разве не этим доверием характеризуется то, как здорово они ладят? И чего Саймон придумывает лишние хлопоты? Вечно этому неугомонному парню не сидится на месте. У него словно торчала заноза в одном месте. Однажды Саймон от избытка фантазии поменял все плакаты с предупреждениями на киношные постеры, так что вместо «Не суйте руки в непонятные отверстия» они гласили: «Я твой отец» и «В некоторых местах Вселенной вы не одиноки». Его за это, само собой, по головке не погладили. Руководитель отдела весьма строго относится к порядку. Он заявил, что пусть шуточки Саймона и не вредят работе, но уместными будут смотреться в другом месте. Возможно, вместе с самим шутником, если тот не угомонится.

– Люблю, когда люди умеют разрядить обстановку, – похвалил Саймон за фокус.

– Странно, что у него вообще получилось. – Кетти бездумно накручивала кончик хвоста на палец. – Иногда мы эту дверь по полдня не можем найти.

– Может, она любит внимание? – предположил Брен.

– Она неживая. У неё нет разума. Она не может любить.

– Прямо как моя учительница в начальной школе, – произнёс Саймон.

– Ты иногда такой дурак! – не выдержала Кетти, и парень демонстративно поклонился под смех коллег. – Ты не думал пойти в комики?

– Думал. Пробовал. Меня не взяли: сказали, слишком смешной. Ну, знаешь, есть же какой-то порог дозволенного юмора, всё такое. Если много смеяться, можно получить кровоизлияние в мозг.

– Ага, конечно, – гоготнул Брен. – А если уколоться о кактус, на пальце вырастут иглы. И прочие небылицы из разряда «Мне так бабушка в детстве рассказывала, она врать не будет».

Они достигли той точки весёлого и беззаботного щебетания, когда обсуждение любых глупостей воспринималось как что-то само собой разумеющееся. И не порицалось. Саймон верил, что если люди не могут с видом матёрых профессоров обсудить, почему круглые пиццы кладут в квадратные коробки, то и на серьёзные темы они никогда адекватно не поговорят. Ведущую роль в любом коллективе играло единение душ, когда разные по характеру люди пели в унисон. Когда мировоззрение не мешало двигаться в одном направлении, будь то разговор или общее дело.