Тургенев. Его унижала зависимость от беспросветных долгов.

Жуковский. Да, женясь, он думал издерживаться втрое, вышло – вдесятеро. Семья была немалая, да и потребности выше доходов.

А гонорары из-за двойной цензуры сократились, и журнал, им издаваемый, не оправдал надежд.

Вяземский. Столичная жизнь оказалась ему не по средствам. В деревне гонораров хватило бы. А здесь и писать ему было недосуг…

Жуковский. Вы, Александр Иванович, говорили о зарубежной дороговизне? Но и в Петербурге не всякому по карману жить. У Пушкина эти шесть лет доходы составляли до сорока тысяч в год. Это его гонорары до 27 тысяч и 14 тысяч от заклада имений и казенных ссуд. Тратилось до 30 тысяч на питание семьи и дворни, лошадей и экипаж, обновление одежды. Но…

Вяземский. Но вы не все траты назвали.

Жуковский. Не все. Столько же уходило на подарки, предметы роскоши, поездки, карты и покрытие чужих долгов. Брат проиграл 30 тысяч – долг оплатил Александр. Брат просит денег на экипировку, зять – на сестру. И считают это в порядке вещей. Он всем чем-то обязан. Павлищев, требуя денег, даже объясняет поэту: «Вы богаты если не деньгами, то кредитом». Но и кредит истощался. И он готов был отдать все свои наследственные права, лишь бы его оставили в покое.

Тургенев. Он говаривал, цитируя Бэкона, что деньги – хороший слуга, но плохой хозяин, и уважал в них единственный способ благопристойной независимости.

Вяземский. Шутил даже: «Я пишу для себя, печатаю для денег, а не для улыбок прекрасного пола».

Жуковский. Это и в стихах есть:«Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». После женитьбы его уделом стал поиск денег. Не знаю, когда он успевал работать, но, разбирая его бумаги, совершенно убедился, что рукописей осталось достаточно, чтобы погасить все долги и более того.

Тургенев. Как же это случилось?

Жуковский. Цензура и наши благонамеренные журналы, пользующиеся покровительством полиции, старались подорвать любовь к Пушкину и преуспели в этом: «Современник» не расходился.

Тургенев. «И Пушкин стал нам скучен, и Пушкин надоел, и стих его незвучен, и гений охладел».

Вяземский. Нам-то зачем повторять эти пошлые вирши?

Тургенев. Повторяю, потому что после таких строк появлялись критические статьи, где последние произведения поэта вменялись ему чуть ли не в преступление.

Жуковский. Согласен. Но, признавшись в нашем уважении к поэту, надо все-таки назвать обстоятельства, причины и виновников дуэли.

Вяземский. Странный вопрос. Да Геккерены и иже с ними…

Жуковский. Кто именно? Какова роль каждого? Мы говорили, что придворная жизнь была ему в тягость. Но и Петербург – город военных и чиновников – его душил. Здесь и дома, как солдаты, выстроены в линии, и местность ровная, как плац, редко освещаемая солнцем, – не для художников, не для поэтов. Что им здесь делать? Писать городские пейзажи, дома и парки, созданные другими? Великий Брюллов пробавляется портретами. Его ли это дело? А что остается поэту без путевых впечатлений, без встреч с новыми людьми?

Вяземский. Да, он без особого желания бывал в обществе, которое считал и презренным, и глупым из-за отсутствия общественного мнения, равнодушия ко всему, что есть долг, справедливость, право, истина; из-за циничного презрения ко всему, что не является материальным, из-за презрения к мысли, красоте, достоинству человека…

Жуковский. Он прозябал в этом обществе, не желая вариться в нем и не имея возможности работать дома или выехать куда-то.

Вяземский. Труд был для него святыня, купель, в которой исцелялись язвы, восстанавливались расслабленные силы. Взявшись за работу, он перерождался…