Пламенным волненьем
И бурями души своей,
И жаждой воли и гоненьем
Он стал известен меж людей.

Отсюда и утверждение: «Неподкупный голос мой был эхо русского народа». В стихах он запечатлел настроения целого поколения соотечественников. Сами они могут раскаяться и уйти от горячки юных лет. Но стихи Пушкина, знаемые всей Россией, не позволят поэту откреститься от них и своего прошлого. Поставленный в двусмысленное положение, он вынужден оправдываться:

Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.

Вяземский. Напрашивается сопоставление с одним из монологов его героя:

Мне снилося, что лестница крутая
Меня вела на башню; с высоты
Мне виделась Москва; что муравейник
Внизу народ на площади кипел
И на меня показывал со смехом.
И стыдно мне, и страшно становилось.

Жуковский. Подобных сближений в его стихах можно найти множество. Мне запомнилось одно из описаний наводнения в его «Медном всаднике». Застигнутый наводнением чиновник на льве у дома Лобановых-Ростовских

Как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может. Вкруг него –
Вода и больше ничего.
И обращен к нему спиною
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.

Это ли не признание мощи государя, поднявшегося над стихией и стихию усмиряющего мановением руки!?

Вяземский. Великолепный образ! Но сразу же напрашивается вопрос: что лучше – царь, обращенный к тебе спиною или удостоивший тебя вниманием? Ясно, что заботы державные не оставляют ему времени для дум о подданных.

Тургенев. А кто из правителей думает, во что обходятся простым людям замыслы и дерзания властителей? Переворот в жизни и в сознании миллионов, их беды, вызванные капризами императоров, не принимаются в расчет.

Вяземский. О пушкинских образах всего не переговоришь. Но мы отвлеклись от цели нашего собрания.

Тургенев. А по-моему, разговор идет о взаимоотношениях главных действующих лиц. По службе он числился в ведомстве Нессельроде?

Вяземский. Худшего шефа для Пушкина трудно было найти. Да еще с супругой, которая не могла простить поэту эпиграмму на отца ее.

Жуковский. Службы-то с него никто не спрашивал. Он работал в архиве и был свободен в выборе времени для работы.

Тургенев. Но особое положение при Дворе и на службе вызывало зависть всего ведомства, злоба и недовольство подогревались сверху и порождали козни внизу.

Жуковский. Тем более непонятно такое отношение, что он был совершенно равнодушен к службе и чинам и верен своей декларации:

«Не рвусь я грудью в капитаны и не ползу в асессора». У него этих отрицаний карьеры предостаточно, все мы их знаем. Пушкин был верен своему призванию.

Голос Вяземскому:

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,-
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Голос Жуковскому:

Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши слышнее голос лирный,
Живее творческие сны…

Голос Тургеневу:

Я забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем
И просыпается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне
Излиться наконец свободным проявленьем.

Жуковский. Беда в том, что он сам не всегда следовал своим утверждениям.

Вяземский. Да и мы своими советами влияли на него не лучшим образом, поучали, а он уступал.

Жуковский. Геростратову славу в русской словесности мы заслужили, приятно это сознавать или нет. Теперь-то я понял, что к таким людям требуется отношение, которого общество дать не может. Оно ожидает от людей того, чем само пренебрегает. Пушкин пытался приспособиться к новому царствованию, но не сумел, встречая холодность и откровенную враждебность в высшем свете. Его лишили друзей, ославили вольнодумцем, а допуском к архивам привязали к Петербургу. И это более всего угнетало. Он жаловался мне, что Петербург душен для него, и жаждал краев чужих. Он не мог долго сидеть на одном месте. Его тянуло скитаться, менять места Он говорил, что путешествия нужны ему нравственно и физически.