– Пали! – гаркнул он, не оборачиваясь. – Вм-м-мажь им! – возможно, мне показалось, но в его голосе я уловил еле скрываемый яростный восторг!

После нескольких попыток я, наконец, осознал, что вооружён, и стремясь загладить ошибку, начал беспорядочно дёргать оружием в воздухе, «забивая» указательный палец. При этом я ещё и едва не вытянулся во весь рост, так что едва сам остался цел и жив – хорошо ещё, что враги уже пропали из зоны видимости, и не видели и нас тоже – дуракам, всё же, везёт. Наконец, Громобой сам рывком усадил меня на место, пока я просто-напросто не вывалился за борт. Успокоившиеся перевозчики снова занялись своими обязанностями, а я, хмурый и раздосадованный, понуро глядел на рассекаемую за кормой воду. Но испытания для нас ещё не закончились.

Ближе к утру ветер, дующий прямо на нас, начал крепчать. В проливе поднялись волны. Тонны воды устремлялись на нашу жалкую скорлупку, пущенную в волю безумной стихии. Порывы ураганного ветра продували нас до костей, и хвалёную суперзащищённую одежду «разведчиков» развевало как паруса, а солёная вода, подхлёстываемая ими, начала уже переливаться через борта, и каждый раз окатывала нас, заливая лицо, так что мы начинали захлёбываться. Меня снова охватил неотвратимый ужас. Стена ветра и волн, вместе с трепещущими клубами туманом скрыли всё окончательно – я не мог разглядеть даже собственной руки, вытянутой вперёд!

Громобой снова занял место за штурвалом. Глядя на него, я поразился той холодной безмятежности, сквозившей во взгляде и во всём его облике – он словно наслаждался этой поднятой бурей, всё время удерживая лодку на грани катастрофы – в буквальном смысле, ведь от бушующей пучины нас отделяла лишь обшивка не толще нескольких сантиметров! Но он петлял, маневрировал, отступал, вёл лодку то одним, то другим боком к волне, но настырно продвигал нас вперёд. И ближе к утру, когда буря стала стихать, мы начали различать сквозь прорехи тумана широкую полосу берега, темневшего перед нами. Мы всё-таки преодолели грозный Баб-эль-Мандебский пролив, что, на арабском означает «врата слёз»; но ставший для нас вратами к свободе.

Нас ожидали ещё две недели скитаний, и мы достигли цели нашего путешествия – город Майдугури в Нигерии, куда отовсюду стекались люди, желающие примкнуть к Сопротивлению. И Громобой сразу повёл меня в штаб «разведчиков», где располагались сердце и мозг будущей освободительной военной операции.

– Теперь тебе нужно решить, каким образом ты хочешь помочь Сопротивлению – меня сейчас вызывают в штаб, и ты можешь поехать со мной, и заняться разработкой плана нашего наступления, – заявил Громобой.

– Или? – уточнил я.

– Или всё равно добраться до штаба, а там записаться в один из добровольческих отрядов, формируемых из потомков русских эмигрантов – у меня на этот случай есть несколько знакомых среди командиров.

Я тревожно замер – я имел шанс избежать риска, и спокойно просидеть в штабе, тем не менее помогая славному делу борьбы народов за свободу.

Нет, будь что будет! Я мечтал сражаться с оружием, а не с картой, карандашом и циркулем в руках. Смерть так смерть! Меня… меня же всё равно не убьют – это просто невозможно, немыслимо! Любого, но не меня – это совершенно исключено, по причинам вполне объективным. Во-первых, мне ещё только семнадцать. Во-вторых… во-вторых, я ещё так молод. Я умён, я храбр… я хорош собой, в конце концов! Как можно меня убивать?! Я ведь и сам, в конце концов, умею стрелять. Даже если пуля попадёт в меня, то я, не обращая внимания ни на какие раны, всё равно буду отважно сражаться, а уж чтобы меня убили… Да что за глупости?! Нет, этого не будет.