Сарин поежился:

– Пишут, кому надо.

– Пьешь плохо, закусываешь еще хуже.

– Мне хватает.

– Не ершись, это хорошо, что не привередлив.

Разошлись поздно, да и то после того, как выпили все и заготовленное и принесенное, и достать уж ничего не удалось для самых стойких и жаждущих. Олег, скинув рубашку, открыл окно, рухнул на кровать. Удушливый запах табака, водочного перегара, постепенно растворялся в свежем, пахнущем влагой, травой, воздухе. Уже засыпая, подумал: какая трава…, какая влага. Афган это, октябрь месяц. До обеда его не трогали – выходной день, воскресенье. Первым ввалился опухший, с всклокоченными, в перьях, волосами, майор Андреев, за ним Иваньков, потом еще кто-то. Олег смахнул пух и перья с головы майора.

– Где курятник нашел?

– Иваньков, разливая водку, хмыкнул:

– Недалеко. Есть там цыпочка килограмм на сто.

– Цыц! Салажонок! – майор сожалеюще вздохнул, – цыпочку не помню! – Подержал перышко пальцами, дунул, – подушку помню: все, что осталось от цыпки.

Заглянул Григорьев, осуждающе скривился. На предложение опохмелиться свирепо замотал головой.

– Пойдем, Максимов, прогуляемся. А вам, алкашам, все выпить, и к его приходу комната – чтоб блестела.

Иваньков привскочил, повернулся к Андрееву:

– Товарищ майор, разрешите пригласить цыпулю?

– Сбегай, сбегай, там и тебе места хватит! – отмахнулся Андреев, – сами уберем.

Григорьев прикрыл дверь:

– Обормоты! Пойдем, посидим где-нибудь в теньке. Надо ж, октябрь, а так жарит! Когда же это кончится?

«Когда же!.. – подумал Олег, – а то ты не знаешь!»

– Ты понимаешь, что творится! – втолковывал особист Сарину по поводу пьющей широкой русской души, – ну кто, кроме наших соотечественников в такую жару водку литрами глушит?

– Ночью прохладно, – заметил Олег.

– Да им все одно!.. – возмутился Григорьев. – Ты слушай! Бузят, не климат для них!.. Печень… гепатит… понос… – кивнул в сторону спешащего, на ишаке, афганца в длиннющей шелковой хламиде и белой чалме. – Хряпни любой из них хоть стакан водки – все! До реанимации не довезут.

Они свернули в переулок, прошли узкой, сжатой с двух сторон глинобитными домиками, улочкой. Вышли к весело журчащему арыку. Над ним обширный настил: ковры, небольшие подушки, сверху навес, кругом деревья. Тишина, благодать: шум города, хоть это почти центр Кабула, доносится сюда невесомым пчелиным жужжанием.

– Хорошее место! Можно спокойно посидеть: никто не помешает – наш район.

Толстомордый, важный, как индюк, в красной тюбетейке, духанщик подобострастно поздоровался с ними за руку. На чистом русском поблагодарил гостей, почтивших своим высоким присутствием «его бедное заведение».

– Принеси сухого винца, хорошего, и, главное, прохладненького. И поесть попроще. Располагайся! – Григорьев показал Олегу на середину ковра. – Раз мы такие важные гости – и место наше тут!

Вино, чуть кисловатое, терпкое, приятно бодрило. От арыка – от воды – неуловимо тянуло свежестью. Подполковник поудобней подсунул под себя бархатную, бардового цвета подушку. Подумал, сграбастал еще одну. Достал из кармана большущий носовой платок, затейливо обвязанный по краям. Сарин засмеялся.

– Ты что? – недоуменно посмотрел на него Григорьев.

– Никак не пойму: почему большие люди пользуются огромными носовыми платками? И где их такие достают.

– Понятно, тут ты правильно заметил: лицо и нос, вроде, у всех одинакового размера. Главный секрет – это рука! У меня уж точно. Вот, смотри! – Григорьев взял у Олега платочек, положил на руку. – Ну, что?

Действительно, жалко смотрелся лоскуток материи на огромной мясистой ладони.

– Пятьдесят на пятьдесят! И в кармане удобно. Карман – по брюкам, они размеров на шесть побольше, чем у тебя. Плат всего в четыре раза. Явная в материале к тому же экономия. Он для меня, как для вас детский сопливчик. Но в глаза бросается, так это с непривычки. Отдыхай. Думаю, не скоро тебе с таким комфортом придется винцо попивать.