– Я пойду кофе сварю, – перебиваю и выдергиваю руку, потому что это слишком сильные слова для меня. Они не то, что бальзамом, они бензином на мою тлеющую душу льются, и такой пожар вряд ли получится остановить. Это или вечный огонь, или дотла, так что потом только пепел останется. И я трусливо спасаюсь, прекрасно зная, что моя защита легко сломается под натиском Дымова.

– Буду ждать тебя на кухне.

Рассыпаю кофе по всему столу и с трудом спасаю сахар от той же участи. Мне сложно, непонятно, одновременно невозможно хорошо и одуряюще плохо. И всему виной Дым. Рядом с ним мысли путаются и по телу жар разливается. Я снова пропадаю – попадаю под его очарование, зеркалю улыбку и вспоминаю каждое касание. Он моя сила и слабость, вместе с Егором я оживаю, до одури боясь после разлететься в клочья.

Гейзерная кофеварка возмущенно пыхтит, напоминая о готовности напитка. Наливаю кофе в чашку и ставлю ее на стол вместе с блюдцем, двигая пиалу с конфетами поближе. Привычное занятие успокаивает, и я почти расслаблена, когда на кухню входит Дымов. Невооруженным глазом видно, что выглядит он не очень хорошо: на щеке синяк красуется, губа разбита и еще черт знает сколько травм, которые можно не заметить.

– Спасибо, – кивает на чашку. – А ты?

– Я больше кофе на ночь не пью, – пожимаю плечами.

– Тори, я не шутил, когда говорил, что хочу попробовать начать все заново, – наконец заканчивает фразу, переворачивая мой мир с ног на голову. Егор делает шаг навстречу, и я, как ошпаренная, отступаю к окну.

– Это уже перебор на сегодня, Дымов, – качаю головой предостерегающе. Я не успеваю за его бегом: то мы даже не планируем встречу, то он дерется из-за меня, то теперь вот предложения озвучивает сомнительно-соблазнительные, от которых отказаться очень сложно.

– Потом ты в своем плотном графике для меня времени не найдешь, – усмехается Егор горько, так что я чувствую отчаяние на кончике языка.

– Пей кофе, пока не остыл, – сдаюсь и отворачиваюсь, ступая к окну, но и шага не делаю, как пальцы Дымова стальной хваткой смыкаются на запястье. Он дергает меня к себе, впечатывает в свою грудь, так что я распластаться по ней готова, и снова смотрит-смотрит-смотрит – обволакивает темной бездной.

С шумным вздохом взвинчивается напряжение. Егор злится, это видно по поджатым губам и выделяющимся скулам. А я только и думаю о том, какой он красивый даже с синей щекой и ссадиной на губе. Что-то произойдет, наших гляделок хватит на пару секунд, а за ними – то, о чем мы точно пожалеем.

А может, оно и к лучшему и все шло туда, куда и должно идти? Мне ведь хочется всего, что может произойти, так же сильно. Я устала сопротивляться и безумно соскучилась по его рукам и губам. По всему Дымову – он сполна мне это понять дал за несколько дней. Потому что такая любовь не проходит, как бы сильно ни хотелось, она может только спрятаться, затаиться до определенного времени, пока окончательно не перегорит или не сожжет дотла. Но, как сказал Есенин, «коль гореть, так уж гореть сгорая».

Делаю полшага навстречу, на большее не хватает смелости и расстояния между нашими телами. Замираю, потому что каждый должен пройти свою половину. Егор с облегчением выдыхает, точно ждал все время моего решения, хоть всем видом убеждал в обратном, и с легкостью преодолевает свою часть.

Дымов обрушивается на мои губы с поцелуем. Кусает нижнюю и врывается языком в рот, не давая мне и секунды на вдох. Он перечеркивает все, что было после нашего расставания. Сметает все выстроенные в голове границы и не спрашивает разрешения. Прет напролом, вжимая меня в себя, надежно в руках удерживая и не позволяя и на секунду усомниться в моей желанности для него. Втягивает поочередно мои губы, стискивает талию и с удовольствием зарывается пальцами в волосы, ломая прическу.