Фомич сходу нашел методы борьбы с нами. Арсенал Фомича прежде всего включал грубость и раздраженную интонацию для затыкание ртов ретивых (мы сразу усвоили: мы отныне немы, как рыбы. Это-то и коробит, вызывая протест). Словом, то был деспотизм, подавляющий на корню всякое инакомыслие и встречную инициативность.

Гнилая личность, этот Фомич. Если с ним поссоришься – загноит, не сомневаемся мы. И потому опасливо соблюдаем дистанцию. Чтобы нам здесь выжить, следует себе сказать раз и навсегда: что мы глупы, что мы быдло, что мы здесь никто и ничто. И выживем – отказавшись от прежних прав – прав называться людьми вообще.

Прав Иван, говоря, что шибко умных здесь не любят. «Умных» – в буквальном смысле этого слова. Их это бесит. Рядом с умными они, эти горе-начальники, чувствуют себя не на высоте. Глупое нуждается в глупом фоне. Низкое нуждается в низком. Серое обожает только себе подобное. Это так и еще раз так. Это – Россия. Это страна низколобых. И дернул же меня рогатый здесь родиться. Здесь все, что я ни делаю, все не так. Было не так. И будет не так. И как ни тужься – перекраситься под низшее мне не удастся. И только в этом моя вялотекущая во временном пространстве беда. (Аминь).

Испуг имеет переходные свойства: страх Ивана прилип и ко мне. Я стал боятся гнева этих людей. Я провел вечер в мыслях об этом.

Возможно, мою индивидуальность люди воспринимают как мою насмешку в адрес их слабостей. Это совсем не так, люди торопятся в оценках меня. Я пока не умею переубеждать их в обратном. При этом я не перестаю удивляться, что в людях так много, слишком много недостатков и слабых сторон. И хуже всего, что люди не умеют на сей факт обращать внимание. Они сразу становятся в позу обиженных и торопливо начинают атаковать «обидчика». Я не успеваю закончить мысль, а отрицательная оценка в мой адрес уже работает в их умах, превращаясь в глупого, кровожадного монстра: меня сторонятся, как чумного, меня боятся, словно я стукач-предатель, за моей спиной смеются над моим «чудачеством» – ведь все высокое, нравственное, относящееся к разрядам морали, люди воспринимают как чудачество.

О, люди, вы примитивны как черепаха, вы изворотливы как хамелеон, вы ядовиты как яд гадюки… вы причиняете мне только боль. Вы обижаетесь за то, что, как вам кажется, я вас совсем не люблю. А за что вас любить? И все же я вас люблю. Сам не знаю, зачем и к чему. (Я не могу приспособиться к людям).

Цепь конфликтов, которые мне не удается пока уладить… Надо бы взглянуть на себя в зеркало: в чем тут дело? Ответа не знаю. Но знаю одно: во мне есть сила. Может в ней ответ? Может я похож на индюка в курятнике? А может на медведя среди собак? Внешнее проявление таких сомнений – меня клюют, на меня рычат, ощетинив загривки, меня боятся.

Должно быть Бог ко мне милосерден, коль столь напастей свалил мне на голову. Это его экзамен, его забота. Я благодарен. Я оправдываю его надежды.

Нельзя пресмыкаться, пресмыкаться, пресмыкаться всю жизнь и вдруг – стать орлом. Нельзя быть орлом – и пресмыкаться, пресмыкаться всю жизнь. Тут или – или. Да или нет. Есть или нет. Бескомпромиссно. И безапелляционно. Тут жесткий выбор. Выбирай, всякий из нас, людей.

Металл ломается, если его гнут то в одну, то в противоположную сторону. Вывод: не позволяй себя гнуть.

Со мной работает Иван, о котором я уже успел прежде упомянуть. Так вот, у него проблемы. Причины для этого есть. Он не симпатичен внешне, в разговоре он утомляет болтливостью. В его руках все «горит»: за что не возьмутся руки Ивана, то будет поломано. Но хуже того вдвойне, что он заискивается перед начальством, делая вид паиньки. Впрочем, говорю я сейчас совсем не об этом, а про то, что Иван стал на ликерке человеком опальным. Все шишки от начальства – Ивану. Все злые шутки – в адрес Ивана. Все, что отныне связывается с его именем, приобретает опальный статус. И люди это сразу схватили умом, почувствовали инстинктивно. Позже остальных понял это и я. Позже – потому что я и пришел на ликерку позже. И испытав на собственной шкуре воздействие указанного эффекта, я тоже, как и другие, все чаще теперь сторонюсь столь не выгодного для себя соседства. Вначале мы трудились с Иваном в паре – теперь я стараюсь выполнить любое поручение один: я избегаю негативной близости чужой опалы. Сегодня я уловил это чувство отчетливее – и вспомнил свои напрасные попытки прижиться в газете (Я был гоним. Я восставал. Я стал опальным)… Стайная психология: когда вожак избирает жертву, вся стая подчиняется его воле. Таков закон стайных существ.