– Отцом-матерью-основателями…

– Ну, да. Прилетели. Первые сюда, на планету. Освобожденные от скафандров, расслабились на солнышке. И генетически помня эту их, с бревном, сцену, мы и воспроизводим ее, и сочиняем, наделив их посадочную поляну райскими подробностями. Не имеет никакого отношения к генам. Сцена. Мы ее обживаем, проникаем в детали – занимаемся самым что ни на есть своим делом. Так нас отвлекают от сути – связи с тем, откуда прилетели они, а значит и мы. Что такое страсть? Это клей. Клей, связующий звенья цепи. Генетической. Только он, клей, и важен для ступающих в связь (ступить в связь), сама же связь, связь звеньев – вне их поля зренья, ценно лишь воплощение первозданной сцены на бревне – балансирование бог весть кого бог весть откуда, разлепленного на два, как бы с разных планет, тела, встретившихся случайно и на минуту и оттого так жадных друг к другу. Тем сильней вожделенный финал – чем дальше эти «бог знает кто» от мысли о продолжении рода: все мысли каждого из них – о планете, населенной их телесными противоположностями… Что такое Толстой? Не кто он? – это известно, а: какова сущность его неудовлетворенности, этой движущей силы всякого сочинителя, наглядней всего проявляемой в плотской ее составляющей? Бордели (городские и в Ясно-Полянских окрестностях)… и брак. В его восприятии: второе – не лучше первого («необходимость для физического здоровья» и «он влюбился потому, что знал, что женится»). В итоге – максимальная неудовлетворенность Толстого, даже и не скрываемая (эти две цитаты – из его «Дьявола»)… Достоевский «совпадение красоты, одинаковость наслаждения» в «сладострастной зверской штуке» и в «каком угодно подвиге» мог почерпнуть из личного опыта… И что такое у них любовь? Что она сделала с Барашковой? Что она сделала с Облонской? Которую судят («корову бы ей, а лучше две») лучше всех знающие, что такое Ромео-Джульетта (читай: дуракаваляние)… И какая такая любовь у Создателя? Плодитесь и размножайтесь? А как насчет греха? Собаки без штанов. «Чего стесняться им, собакам?» Адам с Евой в листьях. Ну, бог с вами: стыдитесь и размножайтесь. Неловкость, стыд: «Бог с вами» – так просто? Нет. Откуда? Откуда они?.. Почему когда любишь – неважно? Подробности неважны. Подробности «пребывания на бревне» и друг друга подробности, подливающие за кадром масла в огонь, – неважны. Масло с огнем – неважны!.. Сериал «Надвое»: раздвоение – долга и страсти… манкость и груз обмана… Это не передается другим способом – только телом, когда, ну… сама понимаешь… и остаешься беспрецедентно один… неслыханно один… и нужно точно знать, с кем остался… (это не я – Спиноза)… И вот, при этом – нас двое. Мы с тобой – он, знающий… Что знающий? Что́ он, один в виде нас двоих, знает? Представь: радиоволны, видеоволны. Их нет, но они есть. Их нет в том смысле, что не видны, не слышны. Но в том отношении, что реальность, достигающая нас и открывающаяся нам в виде радио- и телекартин, существует независимо от того, существуем ли мы, – они есть. Эти картины. В них все дело. И именно об этом – Малдасена с Сасскиндом.

– Мы – телекартины?

– Себя же смотрящие. Самих себя зрители. В одной научной дискуссии после утверждения, что изображение с глазной сетчатки проецируется в зрительную кору мозга как на экран, был задан вопрос: а смотрит кто? Понимаешь? Независимые от того, существуем ли мы, телекартины в виде волн – ответ. Ответ на этот вопрос. Вот с кем остаешься, когда остаешься один.

***

– Марат Петрович?

– Проблемы с показаниями?..

– Нет, там теперь все в порядке… Я здесь затем же, зачем и вы: лучшее пиво в городе, как-никак. Люблю, знаете ли, нефильтрованное.