Он подскочил к Мазухину и рванул его за шиворот. Блестящие пуговицы с треском отлетели.

– Снимай штаны, гад! И ты тоже, чего стоишь? – Ермократьев ткнул пальцем в грудь секретаря варты. – Дайте мне, ребята, бомбу.

– Зачем? – не понял Петр Лютый.

– Отстегивай скорей, говорю!

Ермократьев схватил ремень штабс-капитана и принялся бить его медной бляхой. Тот молча прикрывал голову руками, увертывался.

– Пляши, елки-палки, – приговаривал Павел в озверении. – Это еще не все, не все! Теперь-то узнал Ермократьева?

Он поцепил гранату на ремень, затянул его на животе Мазухина, который не сопротивлялся, отвел его подальше и выдернул чеку…

– Теперь ты, – приступил Павел к секретарю варты. – Марш вперед! Бегом!

Голый офицер посмотрел на своих подчиненных угасшим взглядом, затем уставился на солнце, что уже касалось горизонта в лиловой туче, и не двигался. В тишине послышался пронзительно нежный голос жаворонка.

– Я только писал, – прошептал секретарь.

– Вперед! – рыкнул Ермократьев, касаясь штыком его живота. Офицер, однако, не повернулся спиной, стал пятиться. Раздался выстрел.

– Хватит! – решил Махно. – Этих свяжите, бросьте подальше от дороги и поехали.

– Как… палачей? – ярился Павел.

– Они не зверствовали. Пусть полежат, покаются. К тому времени мы будем за Днепром, – хитрил Нестор. Он собирался ехать совсем в другую сторону и хотел сбить с толку будущих преследователей. На свою беду, арестованные не поверили ни одному его слову и в страхе кинулись, куда глаза глядят. Их постреляли навскидку.

Лошади вздрагивали, грызли удила.

– А теперь, братва, рвем на именины к генералу! – бодрился Нестор, но вышло это у него невесело.

Отъехав верст пять, они увидели старинную, каменную, со всех сторон заросшую усадьбу.

– Она? – спросил Махно у Ермократьева.

– Бес ее разберет.

И никого вокруг. Опускались сумерки. Всадники обогнули крохотное кладбище и направились к дому.

– О-о, кто-то выткнулся, – заметил Алексей Чубенко.

– Далеко разогнались? – подал голос неизвестный. Он был явно не робкого десятка, подошел, увидел фуражки с желтыми околышами, бесхвостых австрийских лошадей, успокоился.

– Что за стрельба там, откуда вы едете? – поинтересовался.

– А вы кто такой? – обратился к нему Нестор.

– Голова Лукашовской державной варты, поручик Иванов.

– Начальник и не знаете, что делается в вашем районе? Мы никакой стрельбы не слышали.

– От б…! – рассердился Иванов. – Такие деньжищи получают и никогда ничего не ведают.

– Кто?

– Да военные карательные отряды, – он имел в виду тех, с кем говорил.

– Хватит болтать! – оборвал его Махно. – Где сейчас генерал Миргородский?

– У себя дома, на именинах, – поручик понял, что пожаловало серьезное начальство.

– Далеко отсюда?

– Вот по этой дороге с версту.

– Ладно. Кому служите?

– Дэржави та ясновельможному гэтьману Павлови Скоропадському.

– Так, возиться нам с тобой некогда, – решил Махно. Упоминание о гетмане взбесило его, сердце зашлось, и он обратился к товарищам: – Обезоружьте поручика и повесьте на самом высоком кресте. На кладбище, чтоб далеко не носили.

– Да вы что?! – изумился Иванов, потянулся к кобуре, но его уже схватили.

Нестор вспомнил убитого в поле, под колючими шарами, и прибавил:

– Оставьте на нем все как есть. На грудь, Ермократьев, пришпильте записочку: «Нужно бороться за освобождение трудящихся, а не за палачей и угнетателей».

Поручик что-то кричал, но ему зажали рот и поволокли на кладбище. Он так и не узнал, кто и за какие грехи приговорил его.

– Может, человек и не виноват? – попытался заступиться Петр Лютый.

– Здесь вчера… Слышал? Одиннадцать удавили… А этот, по-твоему, чист? – прохрипел Махно.