Вот, какая-то мать с ребенком сидит, наверняка едут домой: одежда слегка мокрая, быть может, они еще не знают о том, что на улице дождь стал сильнее, стал убийственней, готов снести все на своем пути.

Малыш чихнул, и тут мама сразу повернулась к нему, ткнула своим носом в его нос. Не гигиенично, но главное, что выглядит мило. Заботливая мать, у многих такой заботы и в мыслях не было, а тут прямо на глазах история пишется.

А вот, мужик какой-то, лапает, по-видимому, свою жену. Непристойно, публично, но глаз не оторвать, только и смотришь в пол, а боковым зрением подглядываешь за их действиями. Как подростковая любовь у них: лапают друг друга, страстно засасывают, плевать на окружающих, не стесняются. Интересно, что у них может происходить дома, когда никто не видит?

Отвернулся в другую сторону. Там парень, торчит видимо, похож. Нос постоянно подтирает, головой крутит налево и направо, а вот и вверх потянул. Разминается просто. Поднял руку – трясется. От холода? Или от веществ?

Прозвучало: «Обводный канал». Пора выходить.

Яркая станция, новая. Все глянцевое, отражает весь свет, будто в зеркальный лабиринт попал. Это и был лабиринт – слишком много проходов. Станция маленькая, тесноватая, очень на бункер похожа.

Но настоящим бункером можно назвать только Адмиралтейскую. Она самая глубокая, слишком долго спускаешься по эскалатору, у кого-то уши закладывает. А как люди постоянно работают в метро? Как постоянно находятся под землей? Настоящие кроты нашего времени. А если они и проедают все тоннели, как черви?

Разобрался, нашел выход. Остается только подняться наверх, на воздух. А там, где-то его уже должны ждать.

Может, бросить это все? Сдохнуть как следует?! Моя голова вскоре перестанет варить, как раньше. Бороться надо, да… Так мама говорила? Именно так. А папа не хочет так говорить, только и пьет, сука. Ну, бухай, старый, будет у тебя такая же ситуация, поймешь, каково это. Говорила мама, что лучше бы я нашел новый дом. Нет, блядь, не нашел. Остался жить в старом, трухлявом дерьме.

Поднялся на эскалаторе.

Где Вова? – подумал про себя.

Кто-то тронул за плечо. Повернулся.

– Ну, привет, больной. Куда выдвигаемся? – улыбнулся на одну сторону он.

– Привет, – протянул руку Дима.

Пожали. Рука Вовы была твердая, сильно сдавливала, до боли – кости прощупывал.

– Тут, рядом, центр есть медицинский. Платный, все как надо. Туда вот надо.

– Ну пойдем. Веди, Сусанин.

Вышли из здания метро. Солнце светило, а где ливень? Дороги мокрые, ветер есть, дождя нет. Вот она, сущность Петербурга. Меняется постоянно. Любит этот город менять свой характер и настроение: то поплакать захочет, то захочет улыбаться и сиять, показывать всем свое счастье и радость.

– Направо сейчас, – сообщил Дима.

Вдали уже виднелось белое здание. Туда они направлялись.

– Я так и не понял, зачем тебе туда? – спросил наконец Вова.

– Умирать, – с усмешкой сказал Дима. – А вообще мне нужно пройти одну штуку, угадаешь как называется?

– Лоботомия?

– Не-а, пизже. Но ты был близок. Эм-эр-тэ, – прочитал он по буквам, – головного мозга.

– Че у тебя там в голове находится? Обычный мозг же, ничего интересного. Ты, кстати, видел, как выглядит мозг внутри? Он такой розовый, мясистый, ахренительный, пульсирует где-то даже.

Клиника все приближалась. Приближалось еще и сомнение в действиях и волнение. Некое переживание вызывало дрожь в ногах, совсем тело не хочет узнавать результат, который и так ясен. Но почему? Что такого? Уже все готово. За него все сделают, он только должен залезть в аппарат МРТ. И все.

Теперь можно было ее разглядеть: белые глянцевые стены, такие же и окна, даже не выдают частичку того, что находится внутри кабинета или комнаты. Как на допросе в полиции: зеркала, которые не показывают того, что располагается с другой стороны.