Даже не сам окрик, а голос. Это Милана. От понимания того, что подруга тоже здесь, я пытаюсь улыбнуться, но не уверена, что у меня получается. Выговариваю заплетающимся языком:

– Не надо… скорую, Лан. Лучше… сладкого чая и шоколадку.

Я лежу на чём-то мягком. Подруга тормошит за щёки, обеспокоенно заглядывает в глаза. Приказывает громко, а в голосе звучит металл:

– Сделайте сладкий чай!

Когда Лана так ведёт себя, никто не осмеливается перечить, сама я так не умею. Кружка появляется в её руках меньше чем через минуту. Подруга, звонко стуча о стенки ложкой, размешивает сахар. Подносит к моим губам.

– Осторожно, горячий.

Пахнет бергамотом. Я осторожно делаю глоток, и чай согревает грудную клетку приятным теплом. Сахара в нём явно больше двух ложек, много такого не выпьешь.

Зато так быстрее приду в себя.

Перед глазами проясняется, а липкий ступор отпускает мышцы. Повертев головой, обнаруживаю себя лежащей на потрёпанном кожаном диване, а Милану – на стуле рядом. Она смотрит так, словно я только что восстала из мёртвых.

– Я в соседнем кабинете была, – объясняет подруга, пока я, взяв кружку в руки, восстанавливаю силы, делая глоток за глотком. – Потом услышала, что тебе плохо стало, такой переполох поднялся. Алекс тебя сюда принёс и разрешил здесь с тобой побыть.

Столько всего хочется ей сказать. Про Сахарова, про обыск, про машину и телефон, но я молча пью чай. Нужно сперва прийти в себя.

– Как ты? – в дверях появляется Волков.

Смотрит на меня потрясённо. Очевидно, перед Ланой Алекс не делает вид, что мы не знакомы. Отвечаю хрипло:

– Лучше.

– Милана, тебе лучше вернуться к следователю и продолжить допрос. Твои показания – ключевые в алиби.

Она переводит взгляд с него на меня, легко касается моего плеча:

– Лер, тебе, правда лучше?

– Правда, – киваю и медленно сажусь. – Всё будет хорошо, иди. Спасибо тебе. За чай. И за то, что приехала.

Лана улыбается, встаёт, оборачивается у входа:

– Рада, что у меня есть возможность тебе помочь.

Она всё ещё винит себя за то, что произошло летом, хотя я давно простила. Но, кажется, ей самóй тоже нужно себя простить.

Когда Милана уходит, Алекс занимает её место на стуле напротив. Протягивает открытую коробку «Птичьего молока» Приморского кондитера, почти полную. Когда я наугад беру оттуда конфету, интересуется:

– Ты это специально?

Манипулировать собственным здоровьем мне бы и в голову не пришло. Хорошего же Волков обо мне мнения. Прожевав конфету, беззлобно поддеваю:

– Нет. Просто у меня с сахаром проблемы. А тут ещё алкоголь, недосып и стресс. А ты?

– Что я? – недоумевает Алекс и, повертев в пальцах одну из конфет, кладет её обратно в коробку. Достаёт другую и проделывает с ней те же манипуляции. Конфеты в таких коробках ванильные, лимонные и шоколадные. Он ищет определённую. Интересно, какую именно?

Я же снова беру первую попавшуюся, оказавшуюся ванильной на вкус. Мне сейчас всё равно, сладкая и ладно. Уточняю вопрос:

– Специально заявился на обыск ко мне домой после того, как продинамил свидание?

Он смеётся. Искренне, звонко, по-мальчишески:

– Нет. Этот обыск стал для меня таким же сюрпризом, как и для тебя.

– То есть, если бы не он, мы бы с тобой больше не увиделись, – щурюсь я, и смех обрывается.

Хочется понять причины, по которым он уехал позавчера, но, судя по смешинкам, оставшимся во взгляде Волкова, он не собирается ничего объяснять, пряча эмоции за показной несерьёзностью.

– Увиделись бы. – Алекс кладёт в рот очередную конфету и добавляет: – Наверное.

Слабость и заторможенность отступают, прячась где-то в укромном уголке тела, чтобы потом вернуться в очередной неподходящий момент. Так и не поняв, с каким вкусом выискивает конфеты собеседник, тянусь к коробке.