Даже формально непримкнувшие составляли «резерв на выдвижение». Таким был свежеизбранный Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Мироненко – парнишка с ловким языком и ещё более ловкими руками. Не зря же Яковлев сразу посоветовал Горбачеву обратить на перспективного хлопца самое пристальное внимание. А сколько таких ещё «не высунулось из окопов»?!

Вот, для того, что этого не случилось, и «гвардия» так и осталась «солдатами запаса», а лучше выбыла бы из этих списков, Полковнику и требовалось определиться с «направлением главного удара». Отвлекаться «на мелкие гарнизоны в тылу» не следовало ни в коем случае: это же – гарантированная потеря темпа, а то и инициативы! Ситуация напоминала временное затишье весны сорок третьего на советско-германском фронте: каждая из сторон готовилась к решающему наступлению. Ошибка с направлением главного удара и временем начала операции исключалась…

Юрий Владимирович продержался ещё почти сутки. Точнее: двадцать три часа и десять минут после ухода Черненко. Да и не сам продержался: видимо, смерть отвлеклась на другого товарища. Но 9 февраля в 16 часов 50 минут всё кончилось. Вернее: Юрий Владимирович кончился. Или, по общепринятой терминологии: «скончался».

Евгений Иванович сотоварищи не мучались с установлением диагноза: тот, как и заключение о болезни и смерти Юрия Владимировича, давным-давно уже дожидался публикации. Ничего придумывать и не требовалось: весь «букет» был известен даже сведущим дилетантам.

Поэтому в Заключении так и написали: «Страдал интерстициальным нефритом, нефросклерозом, вторичной гипертонией, сахарным диабетом, осложнившимися хронической почечной недостаточностью. С февраля 1983 в связи с прекращением функций почек находился на лечении „гемодиализом“…. В конце января 1984 года состояние ухудшилось в связи с нарастанием дистрофических изменений во внутренних органах и прогрессирующей гипотонией. 9 февраля 1984 г. в 16 часов 50 минут при нарастающих явлениях сердечно-сосудистой недостаточности и остановки дыхания наступила смерть. При патолого-анатомическом исследовании диагноз полностью подтвердился».

Пока одни люди, не спеша, обряжали Колонный зал в подобающий случаю наряд, другие… тоже не спешили. Ну, вот, некуда было теперь спешить. «Мишенька Романов» был избран, основные соперники «разведены по разным углам ринга» – и поэтому Константин Устинович мог блюсти внешние приличия по причине траура. Поэтому, вместо спешки с Пленумом, одиннадцатого февраля, в четырнадцать часов тридцать минут «во главе группы товарищей» он посетил Колонный зал, чтобы отдать дань памяти «наследодателю».

То ли по причине момента, то ли от волнения – но компаньоны опять построились не в алфавитном порядке. Принятое уже предложение Тихонова всё ещё не было воплощено в жизнь. В итоге, по левую руку от Черненко «отдавали дань в порядке очерёдности» Тихонов, Устинов, Гришин, Громыко, Романов, Горбачёв, Соломенцев, Алиев и т. д. Григория Васильевича могло утешить лишь то, что он оказался впереди Горбачёва, зато позади Гришина и Громыко, не говоря уже о Тихонове с Устиновым.

Романов терялся в догадках: что это? Самодеятельность? «Забывчивость»? Приверженность догмам? Умысел? Если умысел, то – индивидуальный или от Черненко?

Теряться в догадках Романову предстояло вплоть до тринадцатого февраля – дня проведения Пленума. В контексте «соблюдения приличий» Константин Устинович предложить собрать Пленум лишь накануне дня похорон Андропова. Черненко не опаздывал: Пленуму оставалось лишь «юридически оформить» принятое решение.