– Положите ее, Паркер. И можете идти.

– Слушаю, сэр.

Камердинер удалился, и мистер Брустер вновь приступил к трапезе.

– Вы не хотите ее прочесть? – спросил профессор Бинстед, для которого телеграмма была телеграммой.

– Подождет. Я получаю их с утра до вечера. Наверное, от Люсиль. Сообщает, каким поездом вернется.

– Она приезжает сегодня?

– Да. Была в Майами. – И мистер Брустер, уже воздав должное содержимому блюда под крышкой, поправил очки и взял конверт. – Я рад… Боже мой!

Он уставился на телеграмму, разинув рот. Его друг участливо осведомился:

– Надеюсь, никаких неприятных известий?

Мистер Брустер странновато побулькал.

– Неприятных известий. Неприятных… Вот, прочтите сами.

Профессор Бинстед, входивший в троицу самых любопытных людей Нью-Йорка, взял листок с искренней благодарностью.

– «Возвращаюсь Нью-Йорк сегодня с милым Арчи. С горячей любовью от нас обоих. Люсиль», – прочел он вслух и выпучил глаза на своего гостеприимного хозяина. – Кто такой Арчи?

– Кто такой Арчи? – скорбным эхом отозвался мистер Брустер. – Кто такой… Именно это я и хотел бы знать.

– «Милый Арчи», – повторил профессор, размышляя над телеграммой. – «Возвращаюсь сегодня с милым Арчи». Странно!

Мистер Брустер продолжал смотреть прямо перед собой. Когда посылаешь единственную дочь погостить в Майами свободной, как ветер, а она в телеграмме упоминает, что обзавелась каким-то милым Арчи, вас это, естественно, ошеломляет. Он одним прыжком вскочил из-за стола. Ему пришло в голову, что всю последнюю неделю он крайне небрежно проглядывал почту (дурная привычка, когда он бывал особенно занят) и утратил связь с текущими событиями. Теперь ему вспомнилось, что несколько дней назад от Люсиль пришло письмо, а он отложил его, чтобы прочесть на досуге. Люсиль была чудеснейшей девочкой, чувствовал он всем сердцем, но ее письма с курортов редко содержали новости, которые требовали безотлагательного с ними ознакомления.

Он кинулся к своему бюро, порылся в бумагах и нашел то, что искал.

Письмо оказалось длинным, и несколько минут, пока он переваривал его содержание, в комнате царила полная тишина. Затем, тяжело дыша, он обернулся к профессору:

– Боже великий!

– Что? – быстро спросил профессор Бинстед. – Что случилось?

– Святые небеса!

– Ну?

– О Господи!

– В чем дело? – вопросил профессор в смертной муке.

Мистер Брустер снова сел, загремев стулом.

– Она вышла замуж!

– Замуж!

– Замуж! За англичанина!

– Только подумать!

– Она говорит, – продолжал мистер Брустер, сверяясь с письмом, – что они так друг друга полюбили, что просто не могли не пожениться в ту же секунду, и она надеется, что я не рассержусь. Рассержусь! – охнул мистер Брустер, очумело глядя на своего друга.

– Внушает тревогу.

– Внушает! Да еще какую! Я ничего не знаю про этого субъекта. Никогда в жизни о нем не слышал. Она говорит, что он предпочел скромную церемонию, потому что, по его мнению, типус, сочетаясь браком, всегда выглядит таким ослом! И я должен полюбить его, потому что он готов горячо полюбить меня.

– Невероятно!

Мистер Брустер положил письмо.

– Англичанин!

– Мне доводилось встречать очень приятных англичан, – сказал профессор Бинстед.

– Я не терплю англичан, – проскрипел мистер Брустер. – Паркер – англичанин.

– Ваш камердинер?

– Да. Подозреваю, он тайком носит мои рубашки, – угрюмо объяснил мистер Брустер. – Если я его изловлю… Что бы вы сделали на моем месте, Бинстед?

– Сделал? – Профессор взвесил вопрос. – Право же, Брустер, не вижу, что вы вообще могли бы сделать. Вам просто надо подождать, пока вы с ним не познакомитесь. А вдруг он окажется чудесным зятем?