У нас был старый электрофон и три диска: Рэй Чарльз, Петула Кларк и Сальваторе Адамо. Я любил ставить пластинки. Не столько ради музыки, сколько из удовольствия манипулировать рукой и аккуратно опускать на винил головку звукоснимателя. Это рождало во мне чувство ответственности.

Однажды мать принесла домой новый диск на 33 оборота. Это был первый альбом молодого мексиканского гитариста, которого звали Карлос Сантана. Обложка представляла собой черно-белый рисунок, на котором была изображена голова льва, но, если смотреть внимательно, можно было обнаружить, что лев состоял из множества молодых чернокожих женщин. Картинка в картинке. То, что мы замечаем, не обязательно представляет собой то, что мы видим. Одно прочтение может скрывать другое, и вселенная одним махом распадается на две части: на тех, кто увидел льва, и тех, кто увидел женщин. Даже лучше: на тех, кто сам увидел женщин, и тех, кому их надо показать.

У меня было ощущение, будто я только что одним махом получил доступ к неизвестной части моего мозга. Той части, которой никогда не пользовался, во всяком случае сознательно.

Я поставил пластинку. Звуки джунглей и животных, которые постепенно преображаются, становятся ритмом, а затем и музыкой. Гитара вступает в джунгли как животное, как очевидность. Через несколько минут я обрел язык. Тот, который превращает буквы в слова, звуки – в музыку. Тот, который преобразует математику в образы, а образы – в эмоции. Я познал новый мир. Параллельный и бесконечный. Мир творчества. И уже скоро должен был научиться говорить.

Мы вернулись в Валлуар. Отец открыл там ночное заведение. Соединив работу и удовольствие, он сэкономил на транспорте. Мама нашла небольшое помещение внизу, в Сетазе, и открыла блинную. Тетя Бельзик научила ее печь блины по рецепту своей матери, который та получила от бабушки. Бретонцы, они все такие. Я вновь стал ходить в школу в Валлуаре. Мой учитель изменился, но я – нет: все такой же отстой. Тогда я спрашивал себя, как это местные мальчишки могут так хорошо учиться в школе, целыми днями катаясь на лыжах? Оглядываясь сегодня назад, я полагаю: так получалось потому, что у них была семья и заботливые родители.

В отличие от меня. Когда я уходил в школу, отец возвращался из своего ночного заведения, а когда возвращался из школы, мама уходила в блинную. Я был предоставлен самому себе. Свое свободное время я посвящал лыжам и делал значительные успехи. Очень скоро я смог прикрепить к своему свитеру бронзовую «серну».

Мы жили в полуэтажной квартире, и наше окно выходило на реку. Ее не было видно, она лишь угадывалась под сугробами, но ее было слышно, как слышно сердце, что стучит в груди. Каждый вечер ее приглушенный шум убаюкивал меня.

В тот год в городе выпало больше метра снега, и снегоуборочные машины сгружали снег в стороны, так что на улицах образовались высокие снежные стены. С несколькими приятелями я отправился на охоту за сосульками, что свисали с крыш и балконов. Некоторые были столь тяжелы, что одному не унести.

Выше по улице был книжный магазин «Рапэн», в котором также продавали табачные изделия и сувениры. Было невозможно не зайти туда хотя бы дважды за день, там было на что посмотреть. Дочку хозяина звали Мартиной: пятнадцать лет, прекрасные голубые глаза, такие же голубые, как и волосы. Мой отец хорошо ее знал, так как почти каждый вечер она сбегала из дома, вылезая в окно туалета, чтобы попасть в его ночной клуб. Она была городским панком, бунтарем. Я часто видел на улице эту маленькую головку с голубыми волосами, но ни разу не осмелился к ней подойти.