Встретившись лицом к лицу с покойником, Прохор почувствовал весь ужас своего положения. Ему казалось, будто сердце покинуло его. Растерянный и наполовину отрезвевший, он начал вспоминать молитвы, какие только знал. В его голове невольно мелькнула мысль: «Может, это горячка? Надо пойти в кухню и умыться холодной водой». Хотел сдвинуться с места, но его ноги не слушались. Он стоял как вкопанный и как попало бубнил молитвы, едва шевеля дубовым онемевшим языком. Напротив него всё так же неподвижно стоял гроб с восставшим покойником.

Вдруг гроб зашатался, и на плечо Прохора легла рука «мертвеца». Лицо Прохора задрожало и онемело. Он стал чувствовать, как из его деревянного тела выходит дух. Зубы его начали ударяться друг об друга, судорожно задёргались губы. Страхом пронизало всё тело, а впереди – нескончаемая адская ночь. Где-то во дворах завыли собаки, и от их воя сердце Прохора застучало, как молот по наковальне. Хмель соскочил с него тут же. Будто и не пил вовсе. «Чёрт меня дёрнул с покойником остаться наедине», – в душе покрыл себя бранью Прохор.

«Труп», опираясь на его плечо, начал подниматься и уже через мгновение стоял перед ним в полный рост. Прохор содрогнулся, и холод чувствительно пробежал по его жилам от мозга до кончиков пальцев ног. И вдруг он видит, что «труп» пытается вылезти из гроба. Хрипло вскрикнув, Прохор дёрнулся, и гроб вместе с «покойником» с грохотом упал на пол.

Дальше: тишь да гладь да божья благодать. Гроб стоял неподвижно, рядом с ним лежал покойник.

«Чего мне бояться? – подумал Прохор вдруг. – Он же мёртвый. Ну, выпил лишнее – оттого и померещилось. Со страху гроб с Фомой зря почём уронил. Ладно, утром подымем», – и пошёл в кухню. Там из ящика вынул очередную бутылку, из шкафа взял закуску и там же уселся за стол. Налил в стакан водки, выпил, закусил, затем второй… третий…

И тут у Фомы терпение-то и лопнуло. Восстав из мёртвых, он поднялся с пола и крикнул другу:

– Прохор, ну ты и подлец! Своего лучшего друга чуть не убил.

«Опять началось, – внутри себя выругался Прохор. – Надо прекращать пить, не то умом тронусь».

Послышались шаги: топ-топ-топ… и в дверном проёме возник «покойник», с теми же словами:

– Прохор, ну ты и подлец! Своего лучшего друга чуть не убил.

Прохор посмотрел на него растерянным взглядом и заговорил:

– Фома, ты мёртвый, а значит, ничего не чувствуешь. Бери стул, подсаживайся к столу и рассказывай, где обосновался? Я слышал, что нашего брата не очень-то в Раю жалуют? Можешь не отвечать, я и так знаю, что тебе дорога в Ад. Да только гляжу, и там тебе не очень рады. А может, тебя за мной прислали?! А? Покойник Фома?!

– Да никто меня никуда не прислал, – отозвался Фома. – Просто водитель попросил, чтобы гроб у меня до утра постоял. А я грешным делом в нём уснул. Вот и всё!

Пропустив мимо ушей сказанное Фомой, Прохор продолжал думать, что сидит с покойником; та же самая скованность, какая была прежде. Изрядно выпитое спиртное и бледность лица придавали ему какую-то каменную неподвижность.

– Знаешь что, Фома, я вот на тебя смотрю, и мне кажется, что какая-то чертовщина в твоём доме творится, хоть закрывай глаза и беги, беги, беги…

– Никакой чертовщины в моём доме нет, – начал говорить Фома в оправдание, но его речь была прервана Прохором.

– Хороший ты был человек, Фома! Хороший был человек! А пропал ни за что. Наверное, Богу так угодно. За твою усопшую душу! – сказал Прохор, влил в себя спиртное и высказал своё мнение: – Фома, а я знаю, отчего ты пропал: оттого, что ты людей на тот свет отправлял. Хоронил, хоронил. И вот оно неотвратимое возмездие…