Отдышавшись и приняв душ, Костя плюхнулся в кресло и начал строить всевозможные планы. И через пятнадцать минут с огорчением уразумел, что попал в царство однообразно молчащих телефонов. С помощью забот и развлечений лето успешно выгнало из города многочисленных друзей и немногих подруг. Все разъехались кто куда. Он был ничем не связан, открыт для всего, но совершенно один.

Здесь Костя заснул. И пробудившись между девятью и десятью, понял, что вечер пропал. Ругая себя, он, тем не менее, оделся, вышел из дома и автоматически свернул в метро.

«Куда меня несёт?»

Постепенно он признался себе, что застревая на пересадках и меряя шагами полупустые вагоны, он движется на северо-запад, в малознакомую зелёную окраину, куда недели три назад совершенно случайно, довольно нейтрально и чуть ли не от скуки провожал некую милую ровесницу. Несмотря на нежный возраст, дева была остра на язык и достаточно забавна. И если уж совсем честно, она его за эти сорок минут заинтересовала настолько, что при прощании он начал намекать о встрече и получил уклончиво-положительный ответ. Но на просьбе о телефонном номере она вдруг запнулась – а может, у неё не было телефона? – и тогда он, будучи в лёгком подпитии, не удержался от краснобайства и не нашёл ничего лучше, чем сыграть в героя какой-то очень плохой книги:

– Я камешек в окно запущу, ты и узнаешь, что я пришёл.

– Попробуй, – что она, пьяных не видела? Помнится, даже улыбнулась и склонила голову набок, как будто приглядывалась. Да уж, опростоволосился. Был бы телефон, и то неудобно после такого хвастовства звонить. Или можно? Нет, он даже спросил, какой этаж. Пятый?

И было просто обидно признаться себе, что этот шальной и бессмысленный поход – всего лишь попытка заполнить неожиданно образовавшийся вакуум. Всё равно чем, всё равно зачем.

Выйдя из метро, Костя неожиданно оказался под уверенно моросившим дождём. Что-то сдвинулось в небе, пока он находился под землёй, и долгожданные бурые тучи выскочили невесть откуда и напали на полузадушенный жарой город. На мгновение Костя замер в нерешительности, но делать было нечего. Он шагнул из-под козырька и добежал до сиротливо беззащитной троллейбусной остановки. Улица была пуста. Он ждал. Дождь усилился, это уже был ровный ливень со всплесками ветра, полоскавшими лужи, и безнадёжное одиночество пряталось за каждым столбом, на мокрых газонах и пустой футбольной площадке; и были: ушедший в противоположную сторону трамвай и вечер, и никому не нужная свобода.

Около одиннадцати он прошёл к её дому через склизкий пустырь и стал высчитывать квартиру по балконам. «Вторая справа?» Укрыться было негде, наверху горел свет, пути назад не было тоже, а он уже приготовил себя к потушенным окнам, означавшим помилование, а не позор. И как в насмешку прямо напротив, у необитаемого пивного ларька, слабо отливала липко-коричневым цветом никому не нужная куча мелкой щебёнки.

Он зачерпнул сразу горсть, слегка приоткрыл пальцы и потряс рукой. Этот тяжеловат, мелкота высыпалась вместе с песком, и осталось штук десять вполне подходящих, ещё несколько сотен точно таких же лежали под ногами.

И подзуживая себя и боясь чего-то одновременно, Костя колебался минуты полторы, а потом, неуверенно размахнувшись, бросил раз, другой. Никакой реакции. Никто не открыл скрипучую раму, не закричал в возмущении. – «Вот сосчитаю до десяти, нет, двадцати, и опять брошу». – Опасаясь одновременно и запулить в молоко, и разбить стекло, он расстреливал камешки мелкими очередями, то и дело замирая и прислушиваясь. – «Попал?» – Звенело ли, нет? Дождь шуршал по листьям, деревья качались сообразно порывам ветра, и во всей вселенной не было больше ничего.