Едва они закончили и отошли, мальчишка, преодолев расстояние, отделявшее его от шхуны, прошмыгнул на борт, как ему казалось, незамеченным. И его затея вполне бы удалась, если не матрос, в то время оказавший в трюме. Джону оставалось сделать небольшой шажок и затаиться за бочонками, когда матрос, уловив шорохи, обернулся. И его цепкие пальцы сомкнулись на ухе Джона, отчего последний завопил на весь трюм.

– Ах, ты негодник! Кто тебе позволил пробираться сюда? – матрос говорил на смеси англо-испанского наречия, что говорило лишь об одном: команда шхуны набрана не из местных.

– Пустите! Больно же! – Закричал Джон, уже не выдержав боли, что не возымело никакой реакции со стороны матроса, который тащил его к выходу. Джону оставалось только молиться и споро передвигать ноги, чтобы матрос не оторвал ему ухо, да не перепало ещё от хозяина шхуны.

Едва они оказались на берегу, к ним поспешил тот самый импозантный мужчина – владелец шхуны.

– Что здесь происходит? – обратился он на испанском к матросу. – Это что за мальчишка?

– Да я сам его вижу впервые, – ответил тот на поставленный вопрос, – а что до его появления, я его заметил в трюме, когда закреплял бочонки с пресной водой.

– Кто допустил подобное безобразие? – не вслушиваясь в объяснения матроса, продолжил хозяин, оглядываясь вокруг. По интонации голоса владельца Джон понял одно: он недоволен, но не более того. Да и глаза, пусть смотрели сурово, но не горели гневом.

Но ответа не последовало и его внимание переключилось на Джона:

– Что же ты делал на моём корабле?

– Ничего, сэр, я хотел отправиться в кругосветное плавание, – быстро сообразив, солгал Джон.

– В кругосветное? – этот ответ вызвал вначале недоумение, а после громкий смех у владельца. Смех его был добродушный, означавший для мальчишки, что худшее позади. И когда мужчина наконец перестал смеяться, спросил у опешившего от такого поворота событий мальчишки: – с чего ты решил, что корабль идёт в кругосветное плавание?

– Я просто подумал так, – озадаченно ответил Джон, желая вызвать жалось у джентльмена. И только сейчас он обратил внимание на то, что матрос всё её держит мальчишку за ухо и даже не собирается отпускать.

– Да отпусти его наконец, Эухенио, – скомандовал тут же джентльмен, – разве ты не видишь, у него ухо уже побелело от боли.

Матрос раздосадованно отпустил Джона и тот тут же поспешил отскочить в сторону, потирая побелевшее ухо, приобретающее красный цвет, сравнимое с закатным небом. Тем не менее, Джон продолжил наблюдать за этим странным человеком. Он же помнит, как совсем недавно в начале лета едва не выпороли за подобную проказу соседского Джеймса. Да и другие тоже получали хорошую взбучку от матросов или боцманов. И вконец удостоверившись, что хозяин шхуны потерял к нему интерес, рванулся с места, что только пятки засверкали на солнце.

Останься он немного подольше, он смог бы увидеть, как прикатил другой экипаж из которого высадилась женщина, а следом маленькая девочка. Девочка о чём-то громко расспрашивала маму, та в ответ только улыбалась. И так они подошли к группе мужчин.

– Привет, папа, – девочка подняла голову и заглянула в глаза отца.

– Привет, мой ангел, – был ответ. Но лучше слов о его великолепном настроении говорили глаза, лучащиеся довольством. Ничто в человеке не способно передать творящееся на душе, как его глаза. Будь то грусть или радость, всё выплёскивается наружу через глаза.

– Папа, а когда мы отправимся в путешествие?

Вот уже второй человек за день говорит о каком-то загадочном морском путешествии. Если первый говорил о кругосветке, дочка просто спросила о путешествии. Для выхода в море на шхуне уже всё подготовлено, осталось решить вопросы с бумагами… и тогда: здравствуй, море! Возможно, это произойдёт завтра или быть может послезавтра, поэтому он не сразу ответил дочери. С малых лет его приучили отвечать за свои слова и совсем неважно кому ты обещаешь. И только по этой простой причине, которая для кого-то не имеет никакого значения, он промолчал и, когда казалось все уже успели забыть о вопросе, он ответил: