От волнения ее сердце билось неровно и часто. Тихо вошли приемные родительницы, они не гремели цепями, их одежда была опрятна, ноги обуты в мягкие тапки. Екатерину поразило выражение их лиц. Свет, исходящий от приемных родительниц, залил убогость комнаты, смывая все грязное. Екатерина попыталась заговорить, но из горла вырывался хрип, слова застревали в гортани шершавыми катышами.

– Добрый день, – поздоровались Валентина и Сергей. За долгие годы супружества их манера говорить и тембр голосов стали похожими.

– Здравствуйте, – выдавила из себя адвокатесса.

И опять молчание, ниоткуда не доносились голоса, мышь стихла, даже сочившаяся вода остановилась, только звенящее дрожание лампы раздражало. Екатерине было неловко, она уперлась глазами в стол, ища опору. Пальцы зафальшивили, отстукивая гимн России. Впервые она осознала, что совершила ошибку, что ничего не вернуть, что ход событий запущен, она ответственна за зло и будет расплата.

– Что случилось в тот вечер? – спросила Екатерина.

Приемные родительницы не спешили отвечать. Валентина высыпала из кармана пригоршню крошек.

– Мы уже рассказали нашу версию, – ответила она. В ее голосе не звучало ни упрека, ни насмешки.

Из щели вылезла мышь. Она звякнула крошечным колокольчиком, повязанным ей на шею, и стала хватать хлеб.

– Мне нужна не версия, а правда, – Екатерина вытерла пот, выступивший на верхней губе.

– Вам надо выпить воды, – вмешался в разговор Сергей.

За время, проведенное в тюрьме, Сергей изменился к лучшему. Сейчас он казался красивым и внушительным, а не подавленным, как в зале суда. Его жесты стали опять такими же бодрыми, как и раньше, до процесса. Отросшие волосы скрывали косящий глаз. Щеки разрумянились, как будто он много гулял и хорошо высыпался. Все это не выстраивалось в логическую цепочку.

– Не вините себя. Все идет неплохо, – Сергей накрыл большой, перепачканной краской рукой ее вспотевшую ладонь. – Нам сказали, что приехала новая воспитательница. Не могли бы вы попросить ее навестить нас, – сказал он как-то осторожно и уважительно.

Екатерина вспыхнула стыдом. Она не успела ничего ответить, в комнату вошел надзиратель – плотный мужчина с лысой яйцевидной головой. Его простое, похожее на кусок сырого теста лицо не было ни свирепым, ни угодливым. Он приветливо посмотрел на присутствующих.

– Валентина, Сергей, пора. Время ужина.

– Но я же просила полчаса! – крикнула Екатерина.

– Так они уже истекли, честное слово, – охранник подошел к горшку с помидорами и повернул их к угасающему солнцу. Луч света дотронулся до растения.

Екатерина взглянула на часы. Стрелка и впрямь отмахала разрешенные тридцать минут. Она ничего не понимала, ей необходимо было время, но тюремщик увел воспитательниц, оставив ее наедине с сомнениями и мышью. Два красных, насмешливых глаза уставились на нее. Через некоторое время дверь скрипнула, в щель просунулась голова охранника. От его жаркого шепота начали зреть помидоры.

– Они ни в чем не виноваты… Не могут быть виноватыми, честное слово. И поверьте, если они что-то решили, изменить это невозможно. Я тоже рос в их доме, жалко, что не с начала. Честное слово – лучше родительниц себе и представить нельзя! Они научили меня ценить каждое мгновение жизни и любить. У брошенных детей часто формируется убежденность, честное слово, что они настолько несчастны, что право имеют.

– Что за ересь вы несете!

– Такие дети используют людей, ссылаясь на свою униженность. Честное слово! Оставьте все, как есть. Не допытывайтесь правды, а положитесь на родительниц.

– Вам что-то известно?

– Ничего, честное слово. Извините, мне пора, – охранник вытянул себя из щели.