И только стоя на кладбище перед разрытой могилой, и глядя, как рабочие опускают в нее гроб, я наконец четко осознала, что как раньше уже никогда не будет. В этот день я впервые в жизни видела, как плачет мой отец. А потом пришлось пережить еще и поминки, слушая нескончаемые речи и уставившись застывшим взглядом в тарелку с нетронутой едой.

В ресторане я сидела во главе стола между отцом и Егором. С самого первого дня парень почти все время проводил у нас дома. Он координировал подготовку к похоронам, беседовал с агентами и решал бесчисленные мелочи, не отвлекая ни меня, ни моего отца. А еще находил время принести мне чай и просто молча побыть рядом.

Оказалось, Егор способен отлично чувствовать мое внутреннее состояние. Во всяком случае он быстро понял, что Олеськины причитания и многословное сочувствие действуют на меня угнетающе. И тактично решил эту проблему, загрузив подругу делами, требующими длительных разъездов. Он же встретил на вокзале маминого брата с женой и сам ввел их в курс дела, избавив меня от мучительных объяснений с родственниками.

Мои надежды, что после похорон станет хоть немного легче, не сбылись. Дядя с женой уехали, дом снова опустел, и мы с папой остались вдвоем. Я уже отошла от шока, время молчания прошло, и мне захотелось поговорить. Но это желание наталкивалось на глухую стену, которую я никак не могла пробить. Отец отгородился ею от меня и окружающих, пресекая любые попытки хоть что-нибудь обсудить.

А мне просто необходимо было узнать подробности и понять, как могла произойти трагедия. Ведь я точно знала, что мама, во-первых, с детства отлично плавала. И немудрено — живописное озеро располагалось совсем недалеко от Сосновки, и вся окрестная ребятня с малых лет проводила на его берегах кучу времени. А во-вторых, никогда не заплывала глубоко, потому что друг ее юности много лет назад утонул в этом озере. Как раз поэтому, когда я приезжала на каникулы к дедушке с бабушкой, меня никогда не отпускали купаться одну. Конечно, будучи подростком, я не раз нарушала запрет. Но, помня о печальной истории, старалась быть осторожной.

Чтобы начать разговор, пришлось собираться с силами и ловить подходящий момент. В последнее время отец загружал себя работой по максимуму, возвращался поздно и, едва кивнув мне, сразу же поднимался в кабинет. Я догадывалась — ему нужно время, чтобы свыкнуться с потерей. Но и ждать больше не могла.

В один из вечеров, застав отца в столовой, сидящим за остывшей чашкой кофе и погруженным в мрачные раздумья, я опустилась на стул и позвала:

— Пап, пожалуйста, давай поговорим.

Отец хмуро взглянул на меня, потом отвел глаза и сухо спросил:

— О чем?

— О том, что случилось в деревне.

Пару минут стояла тишина, потом он тихо уточнил:

— Что конкретно ты хочешь узнать?

— Хоть что-то кроме общих слов.

— Зачем? — он недовольно мотнул головой. — Все эти разговоры... Какой в них толк? Маму уже не вернешь.

— Понимаю, — вздохнула я. — Но и ты пойми — неизвестность хуже всего.

— Как хочешь, — он раздраженно пожал плечами. — Спрашивай.

— Ты наверняка беседовал со следователями. Они смогли восстановить всю картину?

— Конечно, беседовал. И не только со следователями. Да я там всю их администрацию на уши поставил. А что толку?

— Скажи, они действительно уверены в несчастном случае?

Папа помолчал, глядя в строну, вздохнул и кивнул:

— Они-то уверены...

— А ты? — продолжила я его мысль.

— Ну ты же знаешь, я на слово никому не верю. Так что нанял там кое-кого, — он снова замолчал.

— И что?

— Да ничего! Получил вчера отчет. Никакого криминала.

— А разве можно точно это утверждать?